Сотрудница Международного Красного Креста помогает афганскому ребёнку, по-видимому, подорвавшемуся на советской мине ПФМ-1 «Лепесток», 1986 год

Сотрудница Международного Красного Креста помогает афганскому ребёнку, по-видимому, подорвавшемуся на советской мине ПФМ-1 «Лепесток», 1986 год

Фото: Wikipedia / ICRC76

На фоне третьего года украинского кошмара как-то странно вспоминать про юбилей начала другой войны — советской в Афганистане. Войны, безусловно, во многом отличной от нынешней, но похожей на уровне символических деталей. Тогда было «выполнение интернационального долга», сейчас стала «специальная военная операция». Как видно, у Кремля начинать войны выходит всё ещё легче, чем называть их своим именем.

Помнить же о вводе советских войск в Афганистан нужно и сегодня. Хотя бы затем, чтоб не попадать в ту трагикомическую ситуацию, в которую тогда угодило брежневское руководство СССР. Да, велик соблазн считать их пресловутыми «сорока ногами с четырьмя зубами» из народной загадки, кучкой выживших из ума стариков, решивших от скуки поиграть в войнушку. Тем не менее, историческая реальность куда сложнее.

Стенограммы ЦК Политбюро за 1979 год показывают: и Леонид Брежнев, и его соратники сперва вполне трезво оценивали как обстановку в соседней стране, так и перспективы советского вмешательства. Почему же в итоге вышло, что кремлёвские старцы, верно отгадав все буквы, собрали из них совсем не то слово?

«Шторм», штурм и шурави

27 декабря 1979 года выдался предельно насыщенным днём для Хафизуллы Амина — главы правительства, председателя Ревсовета и генсека партии власти Демократической Республики Афганистан. Насыщенным — и одновременно последним в жизни.

Днём был торжественный обед с советскими товарищами, где Амина пытались отравить. Он потерял сознание, жизнь его висела на волоске, но политика откачали советские врачи; как выяснится позже, они не знали о спецоперации своих сограждан из КГБ. К вечеру 50-летний мужчина будто приходил в себя, однако свалилась новая напасть. Его дворец Тадж-бек, напоминавший больше военную базу, чем резиденцию главы государства, атаковали неизвестные в афганской военной форме с белыми повязками на рукавах.

Хафизулла Амин (справа) на встрече с главой МИД СССР Андреем Громыко, 1979 год

Фото: неизвестный автор

Амин едва ли переоценивал любовь сограждан к себе. Страной он правил всего четвёртый месяц: в сентябре афганец силой низложил предшественника Нур Мухаммеда Тараки, а спустя три недели приказал тайно его убить. Узурпатор не мог не знать, что его смерти хотят не только открытые враги — мятежники-исламисты, уже второй год воевавшие против прокоммунистического правительства — но и оппоненты внутри правящей Народно-демократической партии Афганистана. Поэтому Амин куда больше, чем соотечественникам, доверял советским союзникам, регулярно прося их о полномасштабном вводе войск в свою страну.

Политик и в страшном сне не мог представить, что этот ввод начнётся с захвата его дворца и его же собственного убийства.

Один из руководителей штурма (операция «Шторм-333»), генерал-майор КГБ Юрий Дроздов, впоследствии утверждал, что Амин до конца не понимал происходившее. Мол, когда вечером 27 декабря нападавшие с боем ворвались в Тадж-бек, политик приказал адъютанту немедленно просить о помощи шурави. Офицер растерянно бросил: зачем их звать, шурави и так здесь — они, надев нашу форму, и стреляют по нам, вот, русский мат стеной стоит. Уязвлённый Амин будто бы не поверил адъютанту, обругал последними словами и запустил в него пепельницей.

Впрочем, Юрий Иванович в другом фрагменте своего очерка приводит совсем иной, куда менее брутальный образ афганского политика в последние минуты его жизни. Видимо, привычка есть вторая натура, и бывалый разведчик и на пенсии не оставил искушения запутать непосвящённых.

«Вскоре увидели Амина, который шёл по коридору в белых адидасовских трусах, держа в высоко поднятых, обвитых трубками руках, словно гранаты, флаконы с физраствором. Можно было только представить, каких это усилий ему стоило и как кололи вдетые в кубитальные вены иглы.

Амин прислонился к стене, но тут послышался детский плач — откуда-то из боковой комнаты шёл, размазывая кулачками слезы, его пятилетний сынишка [вскоре он погиб вместе с братом от советского оружия — Republic]. Увидев отца, ребёнок бросился к нему, обхватив за ноги, Амин прижал его к себе, и они вдвоём присели у стены»