Первые дни в тюрьме: я такая же, как все

СУД

В суд я должна была явиться на следующий день. У меня на руках была повестка и письменные обязательства, что я не скроюсь. Времени было мало. А решение суда было нетрудно предугадать, несмотря на заверения адвокатов, что все будет хорошо. Всегда потом хотела спросить адвоката Диму, что он подразумевал под словом «хорошо». Что было сделано за это время? Да ничего. Я назначила нового директора, позвонила маме, любимому. Маме сказала, что надеяться не на что, и ей надо приезжать в Москву (мои родители, выйдя на пенсию, решили уехать на Украину). Любимого не стала расстраивать правдой жизни, просто попрощалась и просила не бросать.
Наступил день суда. Дома я металась по квартире, не зная, что собирать. В итоге, просто удобно оделась, чтобы не замерзнуть. Да и потом, я – оптимист, все равно думала, что обойдется. Посмотрела в последний раз на наше с любимым гнездышко и вышла.
Суд был назначен на два часа дня. Около здания собрались наши адвокаты, всё те же оперативники, следователь и его помощница. Следователь все куда-то бегал. Было видно, что не всё у него получается, так как он был серьезен, как никогда раньше. Я до сих пор не понимаю, почему меня так хотели арестовать. Хотя, учитывая мою трехлетнюю войну с органами за право жить, я, видимо, им так надоела, что терпеть меня не было больше никаких сил.
Около четырех часов все формальности были улажены. Я пошла первая на заседание по мере пресечения. И вот, слушаю доводы следователя. Я в 21 год создала организованную преступную группу при неизвестных обстоятельствах и в неизвестное время, и, конечно же, в неизвестном месте. Потом четыре года я занималась мошенничеством и т.д. И тут следователь достал какие-то бумаги и стал читать, как я в 23 года угрожала взрослым мужикам, оказывала на них давление и даже одного похитила, и поэтому меня надо немедленно изолировать. Судья выслушал, спросил мнения сторон: следователь и прокурор были за, остальные против. Потом судья вышел, и сразу же вернулся обратно. Я ничего не слышала, я поняла решение суда, когда ко мне подбежали два оперативника и защелкнули на мне наручники.
Меня отвели в другой зал, так как рассматривали меру пресечения для остальных. В тот день арестовали троих, включая меня. Пока я ждала остальных, со мной в зале сидели оперативники и спрашивали, почему я такая дура, наделала столько ошибок, почему умудрилась разругаться со всеми правоохранительными органами мира. Я слушала внимательно и почти со всем соглашалась. Я не рыдала, а даже, наоборот, улыбалась, шутила и старалась мило смотреть на своих собеседников. В таких ситуациях нельзя плакать, кричать и допускать каких-либо истерик. Все равно ничего не изменишь, а лицо сохранишь. Потом будет впереди много времени для эмоций. Только очень страшно было возвращаться в изолятор, в ту самую камеру, где я провела первые двое суток. Не хотелось проходить эти унизительные процедуры медосмотра. Конечно, в глубине души было горько, мучительно и невыносимо, но ты должен все принять. Должен!

КАМЕРА

Вечером нас привезли опять на Петровку. Опять все то же самое. Но когда это уже второй раз, то ты готов. Предупрежден, а значит, вооружен. Я зашла в камеру. На это раз все было относительно чисто. На одной из кроватей сидела взрослая женщина с перекошенным лицом явно от чрезмерного употребления алкоголя. Я поздоровалась и стала обустраивать свое спальное место. Женщина оказалась нормальной, просто у нее так сложилась жизнь. С ее слов, она была задержана за драку – пьяный дебош.
Она что-то рассказывала, а мне вот говорить не хотелось, но я была рада, что я не одна. А потом через два дня она куда-то ушла и больше не вернулась. Из наших с ней немногочисленных бесед я поняла только одно: что меня должны перевезти в тюрьму, а потом на зону, где я буду отбывать наказание. Мне все было непонятно, что за тюрьма и что за зона такая. Нет, конечно, я знала про зоны, я когда-то увлекалась чтением Солженицына, поэтому структуру четко представляла. Но все это сопоставить с собой не могла. Мне казалось, что это все какая-то чушь и ни на какую зону я не поеду, так как меня отпустят гораздо раньше.
Я осталась одна. Мой генеральный директор – директор моей собственной компании – передал мне необходимые вещи, книги. Я лежала и читала еще два дня. Приходил адвокат. Он меня уверял, что будет продление (срока содержания под стражей), и вот если я заплачу еще одну, очередную сумму, которая равняется стоимости одного хорошего авто… Я слушала его, и думала, что он бредит. Сидела злая, но хамить не стала, побоялась, что останусь вообще без адвоката, – а надо было.
И вот наступила суббота. Около двенадцати часов дня мне сказали собираться. Я даже обрадовалась, что все так быстро, значит, скоро на зону, где я быстро отбуду свое наказание и вернусь домой. В этот день нас троих перевезли в женский изолятор, одним словом, в тюрьму.

ИЗОЛЯТОР 

Все необходимые процедуры по оформлению я прошла спокойно. Выполняла все команды смиренно и покорно. Даже пошла в ужасный душ, так как посчитала, что это тоже обязательно надо сделать. В комнате, которая называется «прожаркой», сидела пожилая женщина с табличкой, где была указана фамилия и какой-то отряд. По ее поведению я увидела, что она хотела меня успокоить и даже поддержать. Я и без этого была спокойна, как удав.
И вот очередная камера. Потолки высокие, туалет грязный, окна грязные, ни розетки, ничего. Я расстроилась. Здесь не было ничего. Первый вопрос, который возник у меня в голове после визуального осмотра: «Сколько можно прожить в таких условиях?» Кроме меня в камере была молодая девушка, примерно моя ровесница. Она мне рассказала, что родом она из Молдовы, а задержали ее по подозрению в совершении следующих преступлений: организация притонов, проституция и использование труда несовершеннолетних в этом «нелегком ремесле».
Ночью привели еще троих. Итого, в четырехместной камере нас оказалось пятеро. Среди моих соседок была некая Оля. Она совершала свой заезд в тюрьму в пятый раз, наркоманка со стажем. Она сильно болела, поэтому я ей уступила свое место, а сама легла на пол. На полу было удобнее спать, так как я достаточно высокая, и не помещалась во весь рост на этих железяках, которые называются шконками. Впоследствии я так и не смогла привыкнуть к тюремному сленгу и никогда на нем не разговаривала, но терпимо относилась к такой речи.

ТЮРЕМНЫЕ БУДНИ

Мы провели первую ночь. Оля сказала, что нас отсюда будут переводить в большие камеры и что там есть все условия для жизни. Я обрадовалась и даже была почти счастлива. Сразу вспомнились слова: «Счастлив не тот, у кого все есть, а тот, кто нуждается в малом». Оля стала меня расспрашивать про мое дело. Я особо ничего не скрывала, не вдаваясь, правда, в подробности. После чего она вынесла свой вердикт, что мне нельзя так много болтать, и что меня переведут на какие-то спецы, где будет кто-то, кто будет выведывать все мои секреты с целью, чтобы все донести следователю. Я не могла поверить в такое. Нет, я, конечно, читала об этом в книгах, я знала, что в давние времена такая практика существовала, но на дворе – XXI век, а в стране – демократия и свобода. Оля была неумолима.
За два дня Оля мне рассказала почти все, что могла: про тюрьму, про порядки, про то, что можно, и что нельзя. Почему она это делала, я не знаю, но впоследствии она даже интересовалась, в какой я камере и все ли у меня хорошо. Для меня она была обыкновенной женщиной, хорошим человеком и всё, а не рецидивистом. В эти дни я для себя установила первое правило: «Я такая, как все, не лучше и не хуже. Я не буду делить людей по статьям, я буду относиться к другим, исходя только из их личных качеств».
Кормили нас три раза в день. Еда была отвратительная. Я помню только кильку, плавающую в томатном соусе, и серый хлеб. Я ела хлеб и пила чай. Мы ходили гулять. Дворики все в бетоне, который сверху покрыт «шубой». Наверху – решетка, внизу – лавка. Гулять мне не понравилось. Воздух щипал нос, и хотелось плакать. Запахи дома, улицы, города проникают в нос, в тело, в голову и причиняют тебе просто невыносимую боль. Прогулку я сразу отнесла к разряду нечеловеческих пыток, от которых можно просто сойти с ума.

ТЮРЕМНЫЕ КОРИДОРЫ

Наконец-то наступил понедельник. Все в этот день волновались, кроме Оли, конечно: нас всех должны были перевести в другие камеры, и только для нее это было не в первый раз. Уже потом мне стало известно, что вначале мы находились в сборочных камерах, откуда людей уже разводят по тюрьме, кого куда. Кого куда сажать определяет оперативный работник, естественно, учитывается статья, возраст, наличие заболеваний (ВИЧ, СПИД). Как оказалось, в тюрьме даже была отдельная камера для женщин, ранее работавших в органах, судах и т.п. Например, те, кто совершил преступления против личности, сидели в камерах, которые назывались «тяжелостатейными», а те, у кого преступления связаны с экономикой, наркотиками, проституцией или просто кражей, те сидели в других камерах. Тех, кто был уже судим, тоже сажали в отдельные камеры. Их назвали «краткие», то есть неоднократно судимые.
В этот день с нас взяли отпечатки пальцев, сфотографировали, сделали флюорографию, а потом велели собирать вещи и готовиться на выход. И вот нас повели. Нас была целая толпа, так как наша камера была не единственной, которую разводили. Мы шли по каким-то коридорам, лестницам, кто-то заплакал. А мне было просто страшно – я шла в первый раз в жизни в настоящую тюремную камеру, где живут преступники или непреступники. Я шла, а предо мной всплывали фрагменты из сериалов, книг и новостей ЧП. Я решила, что в обиду себя не дам, и если что, то буду биться до последнего вздоха. А еще, я шла и думала о маме, о любимом, о доме, и вообще о своей жизни. Я старалась понять, где был тот неправильный поворот, и когда я на него ступила. По мере приближения к новому месту обитания все острее ощущалась болезненность существующего положения, горечь предстоящего будущего и дикое нежелание расставаться со своим прошлым, которое я оставила навсегда.
Передо мной возникла железная дверь, на ней был номер. Дежурная открыла ее. Я взяла вещи и вошла. Первое, что я увидела, – на втором ряду, на верхнем ярусе, среди ряда кроватей вместе лежали две женщины. Когда я вошла, все обратили на меня внимание, а я заворожено смотрела на лежащих на одной кровати женщин, и думала: «Ну, все, началось!»