Злоупотреблять иностранными словечками в разговоре и письме – дурной тон. Постараюсь доказать ниже, что столь неблагозвучный в русском языке термин в заголовке употреблен оправданно. В четверг 3 декабря страна в очередной раз поучаствовала в увлекательном представлении – прямой линии премьера с народом. Число присланных вопросов, кажется, зашкалило за полтора миллиона. Поставлен новый рекорд длительности прямого эфира – более четырех часов. Надо отдать должное Владимиру Путину – год от года он повышает свое мастерство телевизионного общения с аудиторией. Может быть, со временем он превзойдет по продолжительности публичных выступлений самого Фиделя Кастро (около восьми часов). Как говорится, дай бог здоровья. Но речь, понятно, не об этом. Речь о тематике вопросов, точнее, о ее широте. Кого-то, быть может, радует, что наш премьер лихо управляется с любым вопросом: будь то ситуация на Северном Кавказе или выборы-2012, либо прокладка водопровода к отдаленному хутору или награда пожизненным удвоением пенсии пожилой женщины. Чисто по-человечески мне все это тоже симпатично. Но что-то упорно мешает испытать стопроцентное удовлетворение по поводу устройства нашего государства и нашей власти. Мешает, видимо, излишняя информированность (помните ветхозаветное: «Умножающий познание умножает скорбь»). Так вот, теперь непосредственно о субсидиарности. Несмотря на всю корявость этого чужестранного слова, смысл его достаточно прост: «задачи должны решаться на возможно более низком, удалённом от центра уровне, на котором их решение возможно и эффективно». Так прямо и сказано в одной из энциклик папы Бенедикта XVI, выпущенной в июле 2009 г. Но пусть даже их католический папа нам православным (а также мусульманам, иудеям, буддистам и пр.) не указ. Этот принцип исторически выстрадан, проверен и прочно укоренен в строительстве и функционировании Европейского союза, к опыту которого, кстати, весьма внимательно относится Владимир Путин. В самом деле, в ЕС давно поняли, что ни двенадцатью, ни пятнадцатью, ни тем более 27-ю странами-членами невозможно управлять из одного центра, коим у них является Брюссель. Поэтому-то полномочия и компетенция в управлении в ЕС разумно распределены по разным уровням власти сверху донизу. И потому невозможно представить себе, чтобы, скажем, германский канцлер вдруг озаботился проблемой водопровода в Баден-Бадене – там для этого есть и местные власти, и водопроводчики, и все, что необходимо для решения этой отнюдь не государственного масштаба проблемы. В этом собственно и состоит субсидиарность. Российские просторы существенно больше просторов ЕС. Значит, следуя простой логике, нельзя не прийти к выводу, что для нас принцип этой самой субсидиарности не менее, а более важен, чем для государств соседнего Евросоюза. Из Москвы можно поменять часовой пояс во Владивостоке (если это имеет смысл), но нельзя управлять хозяйственной жизнью дальневосточников. Но пока действует «вертикаль», многие администрации на местах, принимая то или иное решение, предпочитают, прежде всего, оглянуться в сторону Москвы, а не в сторону своей территории и своих граждан. Люди продолжают обращаться со своими конкретными нуждами к высшей власти. Неверно видеть в этом свидетельство уважения и любви к этой власти. Просто у них нет другого выхода, кроме как достучаться до Москвы.