С самого начала нынешнего судебного заседания в Гааге было ясно, что Младич превратит его в цирк. Пока одни с хохотом наблюдали (с помощью интернета и мировых телеканалов) за тем, как «дедушка глумится над судьями», другие проклинали «балканского мясника». На заседание Младич явился в сером костюме и такого же цвета кепке, которую он приподнял, приветствуя собравшихся. Усевшись вполоборота, он стал посылать галерке некие сигналы, контактируя, видимо, таким образом с родственниками жертв боснийских сербов. Председательствующий судья Альфонс Ори попросил подсудимого повернуться к нему лицом и снять головной убор. К подобным замечаниям генерал не привык и поэтому быстро рассердился. Младичу, как плохому танцору, мешало буквально все. И адвокат Алексич, назначенный трибуналом, и судья, пытавшийся добиться уважения, и охранники, которые то снимали с головы генерала кепку, то надевали на нее наушники, и даже компьютер, вглядываясь в который генерал хмурил брови. Младич часто пререкался с судьей, называя его исключительно «господин Ори», а не «ваша честь», как положено, перебивал его, несмотря на замечания, посмеивался и отмахивался, всячески демонстрируя свое превосходство. При этом экс-командующий не забывал добавлять, что уважает судью. «Я хуже слышу левым ухом, и дайте мне кепку, моей голове холодно. Я хочу нормального общения, а вы хотите мне навязать нечеловеческие условия», – заявил Младич после того, как ему, наконец, дали слово. Под нечеловеческими условиями генерал, очевидно, подразумевал то обстоятельство, что трибунал до сих пор не одобрил список из двух предложенных им защитников. В этом списке – белградский адвокат семьи Младича Милош Шалич, еще недавно требовавший от властей Сербии признать генерала мертвым, и кандидат юридических наук из Казани Александр Мезяев. К «гаагским клиентам» Мезяева относятся покойный югославский президент Милошевич и лидер сербских радикалов Шешель, взгляды которых, судя по высказываниям самого адвоката, ему весьма близки. Милошевича Мезяев называет «убиенным», судей МТБЮ – «преступниками», а сам трибунал – «активнейшей частью нынешнего мирового негодяйства». Возможно, по этой причине представители «мирового негодяйства» и не спешат с одобрением списка. Как бы там ни было, Младич в жесткой форме требовал от судьи предоставить ему указанных адвокатов. Аргументировал он свое требование таким образом: «Шалич много лет являлся военным судьей, он очень компетентен. Он посетил меня в камере, и мы говорили в течение четырех часов». Младич как бы случайно упустил из вида тот факт, что Шалич не говорит по-английски, а значит, в соответствии с правилами МТБЮ, не может защищать его в Гааге. Судья пытался напомнить Младичу, что список его адвокатов находится на рассмотрении, и что у Шалича на самом деле была возможность присутствовать в зале суда рядом с назначенным адвокатом, однако он предпочел покинуть Гаагу. Не добившись от Младича ответа на вопрос о том, признает ли он себя виновным в геноциде, преступлениях против человечности и нарушении законов и обычаев ведения войны, судья попытался донести до его ушей текст обвинения. Но генерал продолжал прерывать его, требуя своих адвокатов. Потом Младич скинул с себя наушники, заявив судье, что тот «может делать все, что угодно, а слушать он не будет». «Вы не суд! Вы не даете мне дышать!», – утверждал генерал. В этот момент судья распорядился отключить микрофон Младича и вывести его из зала, на что тот, скорее всего, и рассчитывал. Момент выдворения генерала общественности показан не был, но, судя по раздававшимся за кадром крикам, Младич до последнего момента пытался что-то внушить судье на непонятном тому сербском языке. Младич не первый сербский деятель, прибегающий к тактике непризнания МТБЮ и пытающийся предстать перед мировой общественностью обличителем вместо обвиняемого. Похожим образом в Гааге вели себя тот же Милошевич, а вслед за ним Шешель и лидер боснийских сербов Караджич. Каждый из них демонстрировал суду интеллектуальное превосходство и иронию, излагая собственную версию балканских событий 1990-х годов и настаивая на том, что происходящее в Гааге не имеет ничего общего с правосудием. Этих подсудимых интересовал не процесс, а лишь сербская публика, к которой они и обращались, надеясь заработать пункты популярности. Их основной сигнал таков: «Здесь судят не меня, а Сербию, я защищаю сербский народ!». Младич намерен строить свои отношения с трибуналом в том же ключе, хотя в отличие от указанных выше деятелей – манипуляторов с огромными способностями и энергий – ораторскими способностями он не обладает. Младич больше похож на дерзкого полоумного старика, не понимающего, что он уже не управляет ситуацией. Но в своих собственных глазах он продолжает оставаться генералом могущественной армии, хозяином жизни и смерти. Впрочем, у Младича есть одно преимущество над всеми этими деятелями. В его власти решать, возложить или нет на Сербию ответственность за убийство 8 000 мусульман в 1995 году в боснийской Сребренице, которое на Западе называют самым страшным преступлением в Европе со времен Второй мировой войны. Международный суд ООН (не путать с Гаагским трибуналом) уже постановил 26 февраля 2007 года, что Сербия нарушила свои обязательства по Конвенции ООН о предупреждении геноцида, поскольку не предприняла достаточных усилий для предотвращения трагедии в Сребренице. В то же время суд указал, что Сербия не совершала геноцида. Тогда власти Сербии едва успели отстоять свои интересы. Некоторые заявления Младича, руководившего операцией по взятию Сребреницы, способны привести к пересмотру этого дела, чего, к слову, желают очень многие в Боснии и Герцеговине. Если бы Младич заявил, что непосредственно перед событиями в Сребренице он контактировал с Милошевичем, или что приказ о проведении операции он получил из Сербии, Белград столкнулся бы с серьезными юридическими, политическими и финансовыми последствиями. Полностью исключать возможность такого сценария не стоит. Младич еще не приступил к своей защите, а в голову ему может прийти многое.