Все ждали, наступит ли хотя бы посмертное примирение между отцом Павлом Адельгеймом и митрополитом Псковской епархии Евсевием, с которым долгие годы конфликтовал отец Адельгейм. Однако нет – никаких знаков церковного примирения не было. Митрополит Евсевий прислал очень скромное лаконичное соболезнование, которое зачитали во время панихиды. В нем ни словом не упоминались заслуги Павла Адельгейма ни в области богословия, ни в области призрения сирот, ни в области реабилитации новомучеников, ни те работы по церковной догматике, которые он написал, ни его священнические подвиги. Это было скромное, я бы даже сказал, рутинное соболезнование, которое заканчивалось словами: «И господь упокоит его душу в своих небесных чертогах», которое можно было читать так: наконец успокоится эта беспокойная душа. Все это производило очень тяжелое впечатление. 

Скромная корзиночка, которую принесли из епархии, контрастировала с огромным венком, который несли суровые мужики – надзиратели СИЗО №1. В СИЗО №1 Пскова отец Павел Адельгейм регулярно, чуть ли не каждую неделю, проводил службы, исповедовал тех, кто там содержится, и вообще проявлял особенную заботу о тех, кто находился в узилище, поскольку сам в 1970-е три года провел в лагерях по обвинению в антисоветской деятельности. Было очень мало священников, не говоря уже о том, что мало священников было из Пскова. Был ли им негласный запрет посещать панихиду? Слухи такие ходили, остается только догадываться. Тем не менее приехали священники только из очень отдаленных приходов Псковской области – дальше некуда ссылать. И очень непрямо, как будто чего-то стесняясь или как будто над ними висел огромный штраф, высказывали свою поддержку деятельности отца Павла Адельгейма. 

В разговорах с теми священниками, которые приехали из Москвы и Санкт-Петербурга, конечно же, этого не чувствовалось. Многие молодые священники, которые недавно вошли в православие, читали именно богословские труды Павла Адельгейма, знакомы с его дореволюционными, как их называют, трудами по церковному праву, и они, конечно, говорили о нем как об ученом. Например, профессор Свято-Филаретовского православно-христианского института, где и преподавал отец Павел, Александр Копировский, говорил о том, что Павел Адельгейм не закончил семинарии, поскольку ему этого сделать не дали, но он занимался церковным правом по-настоящему, так что церковь бы только выиграла, если бы он стал кем-то из иерархов. Судьба не дала ему этого сделать, и это, возможно, к лучшему. Многие студенты, как сказал Копировский, учатся по его работам сейчас, хотя это и не поощряется руководством РПЦ. 

В самих обстоятельствах этой страшной мистической ночи убийства отца Павла тоже есть какой-то особый смысл. Довольно страшные слова сказал мне его сын Иван Адельгейм, который всегда был рядом с отцом, помогал ему и в проектах, и в судебных делах. Он сказал, что тот мальчик, убийца, конечно, не был духовным чадом отца Адельгейма, но если бы они успели подольше пообщаться, не было бы этой страшной трагедии. Отцу Павлу удалось бы вытащить Сергея из этой ямы. Но это было его постоянной мечтой и предметом разговоров – умереть мучеником. В качестве образца для подражания он видел новомучеников 20–30-х годов. Так сказал мне Иван Адельгейм. 

Ожидали и другого примирения: что те, кто направил сюда вот это безумное орудие убийства, которое зовут Сергей Пчелинцев, тоже покажутся на похоронах и по-христиански покаются или хотя бы пришлют некую весточку. Но вдова Павла Адельгейма Вера сказала мне, что с самого дня несчастья так никто не приехал и не позвонил. Женщины пытались дозвониться до отца Сергея Пчелинцева, но так до сих пор и не дозвонились. Никакой уголовной ответственности за то, что вы послали человека к священнику, а он священника убил, конечно, нет. Но коли речь заходит о священнике, о некоем пастырстве, о просвещении божьим словом, то возникают вопросы. Почему люди, которые направили сюда Сергея, никоим образом не показались не только на похоронах, но и даже анонимно – ни в виде SMS, ни в виде записки, ни в виде телеграммы.

И третий грустный вывод после похорон: ту миссионерскую деятельность, которую вел Павел Адельгейм, вряд ли кто-то сможет продолжить. Упавший факел некому поднять. Как сказал мне тот же профессор Александр Копировский, погас светильник, и таких больше нет. Так не будут больше читать проповеди, так не будут больше писать. Это последний из могикан, сказал мне Александр Копировский. 

И это касается не только его богословских работ и пастырского служения, но и тех проектов, которые он развивал в Пскове, прежде всего интерната для умственно отсталых детей. Он находился в сорока километрах от того места, где у отца Павла был приход, – но потом его и этого прихода лишили. Был свечной заводик, на котором эти дети работали, зарабатывая деньги для церкви, для прихода, для себя прежде всего, но и это было отобрано в 2008 году. 

Сегодня это все находится в плачевном состоянии: там всего два-три ребенка, которым некуда идти, их, скорее всего, всех постепенно разберут в психоневрологические интернаты. Конечно, не это было целью отца Павла. Та же судьба ждет и школу при церкви, в которой священником служил отец Павел. Эта школа давала и общеобразовательный аттестат и, кроме того, учила регентов. Постоянные проверки со стороны властных структур привели к тому, что Иван Адельгейм не уверен, удастся ли начать учебный год в этой школе. 

В общем, ощущения от сегодняшнего дня, воспользуюсь словами профессора Копировского, такие: в церкви погас светильник.