Фото: REUTERS/ Maxim Zmeyev

«Марш мира» в Москве, как и все мероприятия подобного формата, надежно защищен от любой содержательной критики тремя линиями информационной обороны. В первой линии – государственное телевидение, рассуждающее о госдеповских грантах и о «санкционных сырах», во второй – более узкоспециализированная (от Скойбеды до Потупчик) отрасль пропаганды, полностью ориентированная на либеральную аудиторию в интернете, чтобы та читала и ужасалась, и третья линия – это всевозможные провокаторы из онлайна и офлайна; те, которые обещали избить марширующих, те, которые встречали марш с «новороссийскими» лозунгами и флагами, те, которые следом за маршем ехали на поливальных машинах с понятно какими плакатами. Все вопросы и все упреки, которые можно было адресовать маршу, разбиваются об эти линии обороны, потому что между Дмитрием Киселевым и Борисом Немцовым приходится выбирать Бориса Немцова, а между Кристиной Потупчик и Сергеем Давидисом – Сергея Давидиса. Я бы не назвал такой выбор выбором мечты, но когда он все-таки сделан, сразу становится проще. Ты смотришь на фотографии с марша и говоришь себе, что можно было ждать худшего, а тут вон, пожалуйста, и российских флагов впереди колонны какое-то количество, не только украинские, и среди лозунгов есть даже действительно пацифистские, и лиц симпатичных много, знакомых и незнакомых, то есть все не хуже, чем было на самых больших митингах болотного периода. Еще, говорят, полиция была крайне доброжелательна – с годами москвичи научились ценить самые простые радости. Все нормально. Нормальный марш – наверное, это самый адекватный эпитет к воскресному мероприятию. Раз в полгода по знакомому маршруту среди знакомых лиц – для Москвы десятых это уже именно норма, сложившийся формат, канон, касающийся как действия (собственно марш), так и противодействия – участники марша знают, на что идут, то есть знают, что вечером в телевизионных новостях их назовут предателями, а в «Комсомольской правде» напишут какую-нибудь особенную, изощренную гадость. Услышать или прочитать про себя гадость – это уже тоже давно сложившаяся, давно зафиксированная цена выхода на площадь. Неприятно, но ведь были времена, когда за такое сажали. Эта норма сложилась за неполных три послеболотных года. Складывалась нелегко, временами болезненно, но сложилась. В Москве есть люди, готовые публично (то есть не боясь автозака, проблем на работе, провокаторов в толпе и плевков по телевизору) выражать несогласие с действиями Путина. Таких людей несколько десятков тысяч, и это, по современным российским меркам, немало, на ту же Триумфальную четыре-пять лет назад ходило несопоставимо меньше народу. Несколько десятков тысяч открытых несогласных – да, вот такой субъект российской политики. И шествие по бульварам раз в полгода для этого субъекта – максимальное политическое представительство, на которое готова пойти власть и которого этот субъект сам готов добиваться, терпя сопутствующие риски и издержки. Люди идут по бульварам, полиция их охраняет, а потом государственное телевидение скажет про них гадость – оказывается, общественный договор может быть и таким. Сложно представить, что какая-то из сторон готова сейчас вырваться за пределы этого договора, – допустим, когда в России отключат «внешний интернет», протестовать против этого выйдут те же несколько десятков тысяч тех же людей, а «Вести» потом назовут их «маршем любителей детского порно» или как-нибудь еще в том же духе. Сравнения с советским периодом очевидно не работают – если бы против политики Брежнева на улицы Москвы вышло тридцать или сорок тысяч человек, советская власть рухнула бы немедленно, у путинского же режима запас прочности легко справляется и с сотней тысяч. Дежурное «они боятся» по поводу хоть полицейских оцеплений, хоть телевизорной лжи тоже можно отнести к элементам сложившейся нормы – роли расписаны до того подробно, что и реплика «Они нас боятся» зафиксирована за конкретным героем – кажется, за Борисом Немцовым. С точки зрения развития оппозиции такие марши – безусловный плюс. Регулярные марши по бульварам позволяют не растерять привычку, не порвать горизонтальные связи, не смириться с тотальной искусственной изоляцией от общества. Еще раз сошлюсь на Триумфальную – примерно тем же занимался Лимонов в конце нулевых, просто, без повода приучал людей выходить на площадь, и потом какое-то ядро (без участия, правда, самих лимоновцев, но это уже другая история) переместилось на Болотную, где людей уже стало больше. Сейчас люди раз в полгода ходят на бульвары, и при очередном политическом кризисе ядро нового протестного движения составят уже эти несколько десятков тысяч. Но, как и в случае с Болотной, такое возможное новое протестное движение станет, вероятнее всего, не причиной, а следствием неких не связанных с улицей политических перемен. Можно предположить, что в чем-то таком и заключается интерес Кремля, который демонстративно не пользуется своими возможностями (силовыми, организационными, пропагандистскими) срыва маршей по бульварам, хотя таковые у него, безусловно, есть. Иметь локализованную протестную активность – спокойнее и удобнее, чем не иметь никакой. На фоне украинской войны, экономических санкций, новых ограничительных законов и самых туманных перспектив во всех сферах жизни в России традиционный оппозиционный марш по бульварам с поворотом на проспект Сахарова выглядит парадоксальным символом стабильности. Когда-нибудь Путин запретит все, обнесет Россию стеной и легализует людоедство – а они, может быть, так и будут ходить по бульварам.