Владимир Путин и Реджеп Эрдоган в Анкаре.
TASS / AP Photo / Burhan Ozbilici
В разворачивающемся на наших глазах российско-турецком конфликте многие обращают внимание на личностное сходство двух президентов, хотя куда важнее не это родство, реальное или воображаемое, а значительная институциональная близость политических режимов России и Турции.
Обе страны можно отнести к гибридным автократиям: политическим системам, в которых рыночная экономика сочетается с авторитарными практиками правления и во многом с имитационными демократическими институтами. Для таких систем характерна многопартийность, регулярные выборы и некоторый медийный плюрализм в сочетании с централизацией власти, высоким уровнем коррупции и подавлением оппозиции. Чем ближе гибридная автократия к демократическому краю спектра, тем менее имитационны ее демократические институты.
В Турции на сегодняшний момент политическая система свободнее, и там существует реальная выборная борьба. Только на минувших парламентских выборах 7 июня правящая Партия справедливости и развития (ПСР) впервые за 12 лет потеряла конституционное большинство, набрав всего 41% голосов (259 мест из 550). В России сейчас такое трудно себе представить. Президенту Турции было необходимо конституционное большинство для изменения действующей Конституции и смещения турецкой политической системы в сторону президентской республики, но он этого результата не получил. Пришлось распускать парламент и назначать новые парламентские выборы, которые прошли 1 ноября. На них ПСР получила 49,5%, что дает ей 317 мест из 550. Это еще не конституционное большинство – для него требуется 376 голосов, но до него осталось совсем немного. А это, как говорится, вопрос решаемый, особенно с учетом внешней и внутриполитической обстановки в Турции.
Как Эрдогану это удалось?
