Иконоборчество: от Французской революции до статуй Ленина

Краткий пересказ книги Дарио Гамбони «Уничтожение искусства. Иконоборчество и вандализм с Французской революции до наших дней» (Нью-Хейвен, 1997). Другие пересказы можно найти в разделе «Книги. Коротко».

Контекст

Десятого марта 1914 года суфражистка Мэри Ричардсон вошла в лондонскую Национальную галерею и исполосовала ножом картину Веласкеса «Венера с зеркалом». После того как ее задержали, она заявила, что можно создать другую картину, но нельзя вернуть человека – миссис Панкхёрст, которую прямо сейчас убивают. Речь шла о лидере суфражисток Эммелин Панкхёрст, которая в тот момент держала в тюрьме сухую голодовку. «Убийство» изображений, которые считаются шедеврами, бьет в самый нерв современного общества с его культом наследия и потому становится политическим манифестом (что дороже: человек или картина?), даже если содержание произведения совершенно аполитично. Тем большие страсти кипят вокруг «политических» памятников, прежде всего статуй правителей, которые олицетворяют всесилие власти и потому так часто становятся жертвами революций.

Швейцарский искусствовед Дарио Гамбони, профессор Лионского, Амстердамского и Женевского университетов, предпринял попытку разобраться, чем религиозное иконоборчество отличается от политического, политическое от эстетического и что нового здесь принес XX век. Его книга, вышедшая в 1997 году на английском языке и с тех пор переведенная на немецкий, французский и испанский языки, – это не мартиролог низвергнутых статуй, облитых кислотой картин или разбитых вдребезги инсталляций, а попытка понять, что именно заставляет их свергать с пьедесталов, обливать кислотой или крушить топором и почему разрушение столь часто дает разрушителю мощное чувство освобождения.

В двух словах

Чтобы ухватить суть какой-то проблемы, ей очень важно дать имя. Описывая, как революционные толпы свергают статуи вождей или как кто-то под покровом ночи крушит скульптуру современного художника, мы обычно называем их действия либо «иконоборчеством», либо «вандализмом».

Термин «иконоборчество», родившийся из споров о почитании образов Христа, Богоматери и святых, напоминает о религиозном конфликте, раздиравшем Византийскую империю VIII–IX веков, и о протестантско-католическом противостоянии XVI–XVII веков. В расширительном смысле он стал обозначать любую идеологически мотивированную атаку против политического порядка или господствующей идеологии, попытку ниспровержения догм.

Термин «вандализм», появившийся на свет в эпоху Французской революции, был призван заклеймить эксцессы революционных толп, которые, атакуя символы Старого порядка, не щадили шедевров искусства (или скорее не проводили между ними никакого различия). Автор этого слова, аббат Грегуар, утверждал, что создал его, дабы уничтожить само явление – тут он, конечно, не преуспел. Называя кого-то «вандалом», мы чаще всего подразумеваем, что в его действиях не стоит искать никакого смысла и что им движет лишь варварская радость разрушения. Иначе говоря, отсекаем саму возможность понять его мотивы.

Неуловимая многозначность

Сложность в том, что, атакуя изображения, «иконоборцы» могут преследовать множество разных целей, которые не всегда легко различить – причем не только на большом историческом удалении, но и в самом недавнем прошлом.

Кто-то, покушаясь на образ, метит в изображенный на них прообраз – божество, которое отрицает, или вождя, которого ненавидит. Портреты властителей – видимо, самая частая жертва «иконоборцев». Чем большую роль конные статуи, портреты в золотых рамах или плакаты с ликом вождя играют в насаждении и легитимации власти, тем чаще их атакуют и уничтожают, чтобы бросить ей вызов или отпраздновать ее низвержение.

Кто-то, не имея ничего против прообраза, направляет свою агрессию против самого принципа визуализации или того, как эти образы применяются. Например, протестанты в отличие от католиков считали недопустимым изображать Бога-Отца и, главное, воздавать культ любым изображениям – ведь даже образ Христа, коль скоро ему начинают молиться, по их убеждению, превращается в идола.

Кто-то атакует изображение, потому что считает недопустимым то, как именно оно исполнено: икона нарушает канон, портрет недостоин модели, а излишняя нагота угрожает нравственности.

Кто-то, как Мэри Ричардсон, покушается на образ, чтобы привлечь внимание к какой-то проблеме (восхищению нарисованной женщиной и угнетению женщин реальных). Кто-то – к собственной персоне.

Гильотина для статуй

Стремясь разобраться в переплетениях мотивов, которые движут современными «иконоборцами», Гамбони избирает в качестве точки отсчета Французскую революцию. Именно тогда впервые в истории Европы главной пружиной насилия против изображений стала не религия, а политика. Ненависть революционеров была обращена против всех символов Старого порядка: от конных статуй и парадных портретов монархов до дворянских надгробий и церковных алтарей. Чтобы построить новый мир справедливости, равенства и просвещения, требовалось сокрушить зримые воплощения угнетения, суеверия и господства.