Жан-Огюст-Доминик Энгр. Фрагмент картирны "Бонапарт - первый консул", 1803 год
К 2 часам дня 14 июня 1800 года сражение при Маренго было Наполеоном проиграно. Перед боем он слишком разбросал свои силы, пытаясь перекрыть все пути отхода австрийской армии из Италии, и в итоге в решающий момент против их 36-тысячной группировки у него оказалось под рукой 23 тысячи. Дрались французы отчаянно, но бог, как известно, на стороне больших батальонов.
Австрийский командующий уже отправил в Вену курьера с донесением о победе, когда на его левый фланг обрушилась дивизия генерала Дезе, еле поспевшая форсированным маршем на помощь Бонапарту. Тот сумел развернуть отступающие полки в контратаку, и к 17 часам австрийцы были разгромлены наголову.
Этот трехчасовой люфт между поражением и триумфом отозвался колебанием политической почвы в Париже. Слухи о неудаче Наполеона дошли туда раньше победной реляции, и в кулуарах уже началось было обсуждение новой кандидатуры первого консула – фаворитами называли генералов Моро и Бернадота.
Свобода – потребность немногих
Став первым консулом в результате переворота 18 брюмера, Наполеон, казалось, получил максимум возможных при разделении властей полномочий. В той крайне запутанной системе сдержек и противовесов конституции 1799 года (к примеру, проекты законов разрабатывались Госсоветом, обсуждались в Трибунате, а голосовал по ним без обсуждения уже Законодательный корпус) первый консул был самой сильной фигурой на доске: он обладал законодательной инициативой, назначал министров, объявлял войну и заключал мир. Права двух других консулов ограничивались совещательным голосом.
Проблема была в том, что, как признавался сам Бонапарт, вокруг него нет ни одного генерала, который не полагал бы, что и он имеет такие же права на это место. Жесткую вертикаль власти только предстояло выстроить, и занялся он этим еще до Маренго. Первым делом узду накинули на печать, в январе 1800 года из 73 газет осталось 13. «Оставьте прессе легкое подобие свободы, дабы можно было печатать против иностранных государств статьи и сваливать ответственность на свободу печати», – говорил первый консул.
