Борис Капустин. Фото: hse.ru
Большинство политологов и социологов считают, что в XXI веке понятие революции стало чем-то вроде анахронизма, им можно заниматься только в контексте истории идей. Сама идея и возможность революции исчезает. Почему так происходит, и действительно ли исчезает? Недавно опубликованная книга «Рассуждения о “конце революции”» одного из самых оригинальных современных политических философов, профессора Йельского университета и Высшей школы экономики Бориса Капустина посвящена именно этим проблемам. Политолог Артем Земцов побеседовал с Борисом Капустиным.
– В своей новой книге вы пишете: «о революции респектабельно можно говорить лишь в жанре истории идей или историко-социологически заниматься прошлым, то есть копаясь в том, что когда-то думали и делали они, но что мы сейчас не думаем и делать не собираемся». Почему так происходит, почему в современном мире невозможны революции и все ли революции невозможны?
– В книге я веду речь о «невозможности революции» как о тезисе, вокруг которого организуется определенный дискурс в социальных науках и политической философии. Этот дискурс сегодня доминирует, но многие его элементы мне кажутся по меньшей мере сомнительными. Книга – это по сути дела объяснение сомнительности тезиса о «конце революции». Другое дело (в тексте это затронуто лишь по касательной) – объяснение того, почему в современном нам мире революции, если отвлечься от трагикомедий типа «цветных революций», не происходят. Совсем кратко я по этому поводу хочу сказать следующее.
Революции, достойные так называться, – вообще редкие явления истории, и происходят они циклами или, скажем так, в виде волн. Похоже, что в 60–70-х годах прошлого века завершился, дав ярчайший протуберанец парижского «Красного мая» 1968 года и «Пражской весны», один такой цикл. Я бы и Иранскую и Никарагуанскую революции 1979 года отнес к явлениям того же рода, то есть к подведению итогов завершавшегося тогда цикла революционной освободительной борьбы в «третьем мире». Потом наступили «новые времена». Их обычно связывают с триумфом «неоконсервативной» или «неолиберальной революции», создавшей уже к 1990-м годам принципиально новую модель капитализма, функционирующую в глобальном масштабе. Эта модель явилась мощным антидотом против всего освободительно-революционного, оставив за «революцией» (пока) лишь смысл глубокой трансформации бытия человечества господством финансового капитала.
Насколько стабильна и долговечна такая модель? Прогностика в социальных науках мне всегда казалась сродни шарлатанству, но ряд знаменательных явлений – в диапазоне от глобального финансового коллапса 2008 года до проявления неправдоподобной уязвимости и хрупкости всей системы капитализма эпидемией коронавируса – свидетельствуют о том, что эликсир бессмертия капитализмом по-прежнему не найден.
– Если говорить именно об освободительных, левых революциях. Почему, на ваш взгляд, они не происходят на протяжении уже нескольких десятилетий?
– Неолиберальная модель капитализма кардинально изменила состав и характер политических сил, условия их борьбы и, я бы сказал, само видение будущего, ради которого они могут пойти на борьбу. Уже нет не только партий и движений, готовых противостоять капитализму (скажем, профсоюзов, сопротивление которых в то же время выступало мощным стимулом динамичного развития капитализма), но и самих классов – того же фабрично-заводского рабочего класса, – выступавших их массовой социальной опорой. Дело дошло до того, что с точки зрения предыдущей, так называемой «фордистской» модели капитализма выглядит сущим абсурдом: в США, к примеру, реальные зарплаты в основных секторах экономики – и в промышленности (в том, что от нее осталось) в первую очередь – стагнируют с 1970-х годов прошлого века, а стачек почти нет. Классовая борьба как бы стала односторонней: «хозяева мира» очень эффективно давят «народ», а тот практически перестал сопротивляться. Волнения в духе «политики идентичности» и мультикультурализма (антирасизм, антисексизм, антигомофобия и т.д.) не в счет. Не потому, что они не затрагивают важных тем, но потому, что они затрагивают их так, что не касаются политэкономических основ капитализма, порождающих и воспроизводящих неравенство и угнетение в разных его формах, и поэтому они лишь способствуют дальнейшему росту «гибкости капитализма».
