31 марта в Москве должен был открыться фестиваль документального кино «Артдокфест». Программа была сверстана, расписание утверждено, билеты раскуплены. Но прибывшим на открытие фестиваля гостям и участникам было приказано покинуть кинотеатр «по техническим причинам». Сперва в кинотеатре «Октябрь» началась эвакуация из-за звонка о заложенной бомбе, а потом к президенту «Артдокфеста» Виталию Манскому подошел неизвестный мужчина и заявил, что в полицию звонил он сам и это было ложное минирование. Затем он облил Манского краской и спокойно удалился. Вернуться в зал участникам и зрителям не позволили.
Гадать, почему фестиваль запретили (а это не что иное, как запрет), не приходится. «Артдокфест» оставался одним из последних прибежищ свободного, независимого документального кино, маленькой территорией свободы, не подчиненной государственным идеологическим регламентам. Манский, документалист с мировым именем, несколько лет назад вынужден был уехать из России — здесь ему становилось работать все труднее и труднее. Фестиваль давно лишили государственной поддержки, оппозиционные взгляды Виталия хорошо известны властям, в последние годы показы «Артдокфеста» сопровождались скандалами с участием «патриотически настроенных» хулиганов. Тем не менее Манский и его команда продолжали из года в год работать над тем, чтобы показать российскому зрителю лучшие документальные картины, снятые за год. Надеялись, что удастся и в этом году, несмотря на известные трагические события. Виталий Манский рассказал Republic, как он видит сложившуюся ситуацию.
— Виталий, когда ты ехал в Москву — знал, что случится так, как случилось?
— Я предполагал, что так будет, но не предполагал, что это будет в первый день. Я, конечно, надеялся, что этого не случится, но понимал, что очень велика вероятность отмены и скандала. Поэтому за две недели до начала фестиваля оповестили всех, что если какие-то фильмы будет отменены или даже сам фестиваль, то мы предоставим бесплатные просмотры фестивальных фильмов тем, кто купил билеты. Мы очень серьезно к этому готовились. Сейчас реализуем эту схему. Вообще процентов пятьдесят нашей командной активности было направлено не на подготовку и проведение фестиваля, а на вопросы, связанные с секьюрити, мониторингом всяких пабликов и закрытых терргрупп. Вернее, они теперь не терргруппы, а народные герои.
— Но ведь все фильмы, которые должны были быть представлены, и так прошли жесткий отбор по части цензуры, — даже по синопсисам видно, что подбор фильмов абсолютно вегетерианский.
— Абсолютно. Признаю этот факт. И значит, здесь уже играют роль не фильмы, а бренд, мысли. Я на открытии хотел сказать, если бы вышел на сцену: «Дорогие друзья, мы не можем произносить очевидного. Но мы можем об этом думать. Давайте думать вместе». Сейчас, получается, и думать вместе мы уже не можем.
— Скажи, а цензура, через которую прошел отбор фильмов, — это именно цензура или самоцензура?
— Конечно, нет, я что — сумасшедший, чтобы заниматься самоцензурой, преодолевать все эти гребаные преграды? Естественно, нет.
— Отобранные тобой и твоей командой фильмы проходили через какие-то официальные, государственные фильтры?