Александр Петриков специально для «Кашина»

С интервалом в трое суток — два одинаковых происшествия. Некий серьезный человек из газовой отрасли убивает жену и дочь и сам кончает с собой. В понедельник в Москве на Университетском проспекте нашли мертвыми бывшего вице-президента Газпромбанка Владислава Аваева и членов его семьи, в четверг то же самое случилось в Испании в городе Льорет-де-Мар с семьей бывшего главбуха и акционера НОВАТЭКа Сергея Протосени. Разница только в способе убийства — жену и дочь Аваева застрелили, жену и дочь Протосени зарубили топором (сам Протосеня обнаружен с огнестрельным ранением).

Понятно, что могло совпасть, понятно, что и самые экзотические сюжеты могут ходить парами, но понятно также, что схожесть и одновременность двух трагедий по умолчанию располагают и к слухам, и к конспирологическим подозрениям, и к заведомому недоверию официальным версиям, даже если лишь в одном из двух случаев сведения исходят от российской полиции, а в другом о самоубийстве говорят непредвзятые испанцы. Опытный конспиролог может связать между собой и дуэли Пушкина и Лермонтова, и самоубийства Есенина и Маяковского, а, скажем, падения из окон топ-менеджеров ЦК КПСС Кручины, Павлова и Лисоволика после августа 1991 года и в наше время, и современникам тридцать лет назад вообще не приходит и не приходило в голову считать не связанными между собой эпизодами; спорить можно было только о том, сами ли они выбрасывались из окон, или кто-то помогал им, при этом разница между самыми ходовыми версиями не так уж и велика — понятно, что если в первые недели после крушения КПСС погибают трое ответработников, занимавшихся партийными валютными делами, разумнее всего связать их смерти с сокрытием тайн, а уж как именно сокрытие было реализовано, вопрос второстепенный. А что можно думать сейчас о загадочных смертях газовых финансистов?

Ключевым словом оказывается «сейчас»; это самый естественный подход, не конспирология — идет война, она беспрецедентна, она вносит коррективы во все, что происходит и делается сейчас в России. Принятие политических решений, бизнес, культура, медиа — нет вообще ничего, на что можно было бы смотреть, не думая о войне. Когда люди погибают даже в тылу во время войны, стоит исходить из того, что в случившемся не может не быть точек соприкосновения с войной. Газовая отрасль — исторически системообразующая для экономики постсоветской России. Даже сейчас, когда война вызвала к жизни беспрецедентные санкции, газовые корпорации, в том числе конкретные Газпромбанк и НОВАТЭК (Аваев, между прочим, был не только вице-президентом банка, но и акционером НОВАТЭКа, то есть обе смерти можно назвать новатэковскими), стоят чуть в стороне от общего массива российских компаний, подвергаемых международному давлению. России отключили SWIFT, из России уходят международные компании и инвесторы, но от российского газа Европа пока не отказывается, и это с одной стороны страхует отрасль от самых жестоких санкций, с другой, в контексте всех остальных мрачных перемен в российской экономике, меняет прежнюю распределенную нагрузку на сосредоточенную со всеми сопутствующими рисками. Если Газпромбанк оказался по объективным причинам единственным незабаненным российским госбанком, можно представить, как возросло его значение, скажем, с точки зрения финансирования резидентур российских разведок (а если рассуждать еще кинематографичнее, то почему бы не допустить, что, когда перестали летать самолеты с кэшем или даже, в конце концов, с наркотиками, новатэковские танкеры становятся по-настоящему стратегическими), и люди, годами находившиеся на газовом рынке и только на нем, оказались вдруг вне зоны комфорта, на ветру, в центре пересечения множества интересов и госкомпаний, и спецслужб, и тех персоналий, которые сами по себе влиятельнее и опаснее любой спецслужбы. Риски — и перейти кому-то дорогу, и оказаться знающим больше, чем положено живому человеку, и совершить какую-нибудь досадную ошибку — в новых условиях возрастают многократно. Тут уж каждый оказывается Кручиной, и вопрос, убили или сам, также делается интересным только для любителей загадочных историй, потому что первичен сам факт гибели в изменившихся политических условиях.

Но, повторим, могло и совпасть. Просто в нервное время и фантазии нервные, ни на чем не основанные, кроме страхов и стереотипов. Невротизированный новостями обыватель смотрит на бытовое убийство/самоубийство и домысливает всякие ужасы, помещая случайные смерти в контекст актуальных (и сверх меры чудовищных) новостей. Разумнее исходить из того, что у Аваева и у Протосени были собственные какие-то причины кончать с собой и убивать родных, мало ли в жизни тупиковых трагических ситуаций — болезни, долги, семейные дела, да хоть бы и наркотики, бывает. Но свои обстоятельства есть ведь и у тех, кто смотрит на убитых и самоубившихся. Говоря грубо, раковый больной, сам подумывающий о суициде, понимающе кивнет, читая новости о том, что кто-то застрелился (между прочим, некоторые таблоиды, нагнетая газовую драму, расширили список загадочных смертей в отрасли до четырех, добавив в него в том числе и газпромовца с предсмертной запиской как раз про обезболивание).

И вот, допустим, читает новости об Аваеве и о Протосене какой-нибудь типичный представитель нынешней российской окологосударственной богатой элиты, человек, потративший годы на достижение понятных жизненных целей — чтобы большие деньги, чтобы недвижимость на Рублевке и на Лазурке, чтобы дети устроены, чтобы активы приносили прибыль, ну и что там еще полагается. Играл по правилам, не верил ни во что кроме денег, и жил, следуя своей вере, в относительной гармонии и с начальством, и с окружающим миром. Он не верил в войну и не хотел войны, война спутала ему все карты, изменила его планы. На работе ему говорят открывать филиал в Мариуполе, а в Москве строить подчиненных буквой Z, а он не хочет — то ли из пацифистских соображений, то ли из нежелания попасть в черные списки западных минфинов, значения не имеет. И вот он сидит, читая безумные новости, и думает — тихо свалить, как Чубайс? Устроить демарш в Москве, как Овсянникова? Написать пост в соцсети, как Доставалов из того же Газпромбанка, или колонку в FT, как Панов из Аэрофлота? Сидит, думает, и читает про Протосеню.

Он знает столько же, сколько мы — нашли в испанском доме, семья зарублена, у самого пуля в голове, полиция говорит о самоубийстве. Он читает и в самоубийство не верит. Он много дней думал о рисках, с которыми сопряжен любой шаг в сторону. Посадят, убьют, сожгут машину, дочку изнасилуют, да что угодно. С этими мыслями узнает о Протосене, и не сомневается, что никакой это не суицид, а сидела семья на веранде испанского дома, и тут над скатертью тень нависла, и незнакомый голос сказал по-русски «Забери у него телефон».

И нет уже мыслей ни о побеге, ни о демарше. Догонят везде, найдут и заставят пожалеть вообще обо всем. И типичный представитель российской элиты вздыхает, гонит все свои смелые мысли, и отвечает начальнику, что да, готов ехать в Мариуполь открывать филиал, а подчиненные завтра выстроятся Z-строем ровно в девять ноль-ноль, съемка заказана. А перед глазами две зарубленные топором женщины и мужчина с огнестрельной дыркой в голове.

Кто спрашивает, почему молчит российская элита, почему нет серьезных людей, которые бы сказали вслух свое «нет» — представьте, что чувствует да даже не топ госкомпании, а знакомый всем Дмитрий Песков в эти недели, и какие страхи у них, и какие угрозы, и какие риски. Это их не оправдывает, наверное, но, по крайней мере, объясняет. Даже если Аваев и Протосеня действительно просто покончили с собой по каким-нибудь бытовым причинам.