Двое курильщиков опиума на острове Ява, 1867 год
ЧАСТЬ 1
Обезболивание, забвение и насыщение в одном флаконе
Наркотические вещества и растения мелькают в художественных текстах еще со времен древнегреческой литературы. Но в литературе Нового времени этот мотив звучит все чаще — видимо, сказывается распространение опиума в Европе.
Маком поросли берега подземной реки Леты в «Метаморфозах» Овидия: «возле дверей у пещеры цветут в изобилии маки». В «Одиссее» Елена дает Телемаку непентес, обезболивающий напиток («снадобье бросила в вино им, которое пили, тонут в нем горе и гнев и приходит забвение бедствий…» — современные исследователи считают, что под «снадобьем» скрывается опиумная настойка), а некоторые матросы Одиссея соблазняются лотусом — еще одним растением, провоцирующим забвение. Герой «Рассказа о любителе гашиша» из «1001 и одной ночи» не только ест гашиш — то ли спасаясь от голода, то ли от боли, вызванной уколом гвоздя, — он еще и думает, что если люди едят гашиш, то они из его «племени». «Ни мак, ни мандрагора,/ Ни все дремотные настои мира/ Уж не вернут тебе тот сладкий сон,/ Каким ты спал вчера», — говорит Яго про Отелло, когда понимает, что на него начал действовать «его яд». Под воздействием опиума кайфует герой «Гимнов к ночи» немецкого поэта-романтика Новалиса (1799): «Сладостным снадобьем нас кропят маки, приносимые тобою.» В «Эликсирах сатаны» Эрнеста Теодора Гофмана (1815–1816) провенанс «эликсира сатаны», оказывающего наркотическое действие и хранящегося как религиозная реликвия в немецком монастыре, восходит к святому Антонию, который жил в III веке нашей эры.
Различают медицинское использование наркотиков и их использование ради удовольствия (в англоязычной научной литературе для второго случая используется термин recreational — рекреационное, для отдыха). К последнему относят все немедицинские мотивы — отвлечься, забыться, унестись в другой мир и даже подавить чувство голода.
В Древнем Египте опиум использовался для обезболивания ран и нарывов. Плиний Старший писал, что древние римляне использовали его для лечения слоновьей болезни, карбункулов, заболеваний печени и укусов скорпионов. Использование опиума в медицинских целях в Китае задокументировано еще в тексте XII века. Им лечили диарею, дизентерию, кашель, солнечный удар и другие недуги. Медицинское применение опиума в Европе, если забыть о Древнем Риме, началось не позднее XVIII века. Опиум упоминается в «Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера» (1751–1772), при этом сообщается, что в Европе он используется строго в медицинских целях, а ради удовольствия — на Востоке. Опиум дают перед смертью Вольтеру, который умирал в муках в 1778 году. Опиумом заглушают боль сэру Лестеру Дэдлоку в «Холодном доме» Чарльза Диккенса (1852–1853), когда у того обостряется подагра.
Первое рекреационное использование опиума зафиксировано в Китае: там в этих целях он использовался, как минимум, с последней четверти XV века. А в Европе — с 1790-х годов, хотя о том, что опиум используется для удовольствия на Востоке европейцы узнали гораздо раньше: например, Монтескье в «Персидских письмах» (1721) противопоставлял опиум как средство против уныния вину, причем вино, употребляемое в Европе, для него — самый страшный дар природы человеку, а опиум, употребляемый на Востоке, лучше.
Молодая еврейка в тюрбане стоит на коленях на циновке и курит опиум. Гравюра, 1702 г.
https://wellcomecollection.org/works/wkushvry CC-BY-4.0
Опиум на Востоке
Экономисторик китайского происхождения Чжэн Янвэнь (Zheng Yangwen) в своей монографии The Social Life of Opium in China («Социальная жизнь опиума в Китае», 2005) отслеживает употребление опиума в Китае. До XVII века включительно он был забавой для богатых. Как существовала чайная церемония, так и церемония курения опиума. Чай пили в основном утром, а опиум курили вечером. Но сначала «опиатом для народа» считался табак, который проник в Китай в XVII веке.
Все начало радикально меняться в XVIII веке, а в XIX-м — радикально переменилось: обычай курить опиум проник в низшие слои и к середине 1830-х курили многие. Механизмы трансмиссии были разные. Например, поскольку опиумную трубку было удобнее курить вдвоем, члены императорской семьи курили попеременно с евнухами, которые эти трубки и готовили.
По мнению Чжэна Янвэня, распространение опиума сродни распространению сахара.
Сахар в Европе тоже сначала был предметом роскоши, предметом демонстративного или престижного потребления в вебленовском смысле, но постепенно дешевел и становился все более доступным.
Сначала потребление сахара стало ритуалом, а ритуал подразумевает регулярность, правильность и обоснованность. Затем сахар превращается в ординарную вещь. Здесь Чжэн Янвень вспоминает французского философа и социолога Пьера Бурдье, который в свой книге «Различие. Социальная критика суждения» (La Distinction: Critique sociale du jugement, 1979) утверждает, что люди, обладающие культурным капиталом — образованием, интеллектом, умением говорить и одеваться — участвуют в процессе обоснования того, что является хорошим вкусом в их обществе. Люди с меньшим культурным капиталом просто заимствуют это как данность. Превращение опиума в ординарность в Китае завершилось только к концу XIX века. Как пишет Чжэн Янвэнь, верхи сделали потребление модным, а народ довел до неприемлемых последствий.
Со ссылками на французских авторов Чжэн Янвэнь проводит параллели между курением широкими народными массами опиума в курильнях в Китае, вина — в тавернах во Франции и водки — в питейных заведениях в России. Спивались и обкуривались до такой степени, что это становилось серьезной и не только экономической проблемой. Опиум, добравшийся до самых низших слоев общества, служил им в том числе и энергетиком. Например, рикши, отправлявшиеся в дальний путь, подкреплялись опиумом на каждой стоянке, что на какое-то время придавало им сил.
Одна из иллюстраций из «Золотой книги путешествий» Луи Майнара, том: Азия, ок. 1890 г.
Wikipedia.org
Примечательно, что опиум, прибывший в Европу с Востока и ассоциировавшийся с восточными практиками, назывался в Китае «западным лекарством» и связывался с распространением в Китае христианства, вытеснением им конфуцианства и «западной жадностью».
Европейские путешественники по Турции и Персии еще в XVII веке замечали, что в этих странах опиум курили примерно все.
Многочисленные свидетельства этому приводятся в монографии Ричарда Девенпорта-Хайнса «В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000». Например, итальянец Пьетро Делла Валле (1586–1652), который женился на сирийской христианке и стал одним их первых европейцев, исследовавших Персию, в 1622 году писал, что большинство персов ежедневно потребляют опиум в огромных количествах — некоторые съедали чуть ли не смертельную дозу размером в каштан. Французский ювелир Жан Шарден (1643–1713), ставший фаворитом иранского шаха Аббаса II, так же авторитетно свидетельствует, что привычка принимать наркотик была настолько распространенной, что ею обладали девять из десяти персов.
Неудивительно, что в западном сознании долгое время опиум ассоциируется с Востоком. Галлюцинации, вызванные опиатами, часто описываются как видения чего-нибудь восточного.
Самюэль Колридж сообщает о своем стихотворении «Кубла Хан или Видение во сне» (1797), что это сон в нем — сон под опиумом, а стихотворение может быть прочитано как описание опыта с наркотиками. В нем тоже отсылка к Китаю: Кубла Хан (1215–1294) — правитель Монгольской империи и основатель китайской династии Юнь. Рассказчик в «Исповеди англичанина, употребляющего опиума» английского поэта Томаса Де Куинси (1821) видит Малайю. Главный герой рассказа Эдгара По «Происшествие в Скалистых горах» (1843) — законченный наркоман-морфинист — видит «город восточного типа, напоминавший описания "Тысячи и одной ночи"». Джон Джаспер, главный герой романа Чарльза Диккенса «Тайна Эдварда Друда» (1870), просыпаясь после опиумной оргии, видит башню английского собора, где он работает хормейстером, и ржавый железный шпиль и думает, что это, возможно, кол, который «вбили тут по приказу султана, чтобы посадить на кол целую шайку турецких разбойников». Французский писатель Клод Фаррер относит действие своего романа «Во власти опиума» (1904) в древний Китай. А американский писатель Говард Лавкрафт под опиумным наркозом видит Редьярда Киплинга, наполовину индуса (рассказ «Хаос наступающий», 1921).
Как опиум попадает в Европу и Америку
Поначалу в Европе был более популярен гашиш — производная от конопли, представлявший слабую альтернативу опиуму. Сейчас мы называем гашиш каннабисом или марихуаной, и ее потребление даже является легальным в ряде штатов США и Голландии. Гашиш завезли во Францию солдаты Наполеона, затарившиеся им в Египте во время египетского похода Наполеона 1798–1801 годов.
Британцы начали подсаживаться на опиум в своей колонии — Индии, где его выращивали. Вчитаемся в рассказ Редьярда Киплинга «Ворота ста печалей» 1880 года, опубликованном в одной индийской газете. Место действия не названо, но очевидно, что это Индия: упоминается мечеть Вазир Хана, которая находится на территории нынешнего Пакистана, тетка рассказчика жила близ Агры, а держатель курильни опиума — бывший башмачник из Калькутты, который «переселился на север». Однако он китаец: его зовут Фун Чин, его племянник китаец, он заранее приготовил себе лаковый гроб, который привез из Китая. Среди клиентов курильни названы англичане, китайцы, индусы, афганцы, персы, «евразийцы», «метисы». В романе «Ким» Киплинга (1901) от злоупотребления опиумом умирает отец главного героя, ирландец, который в Индии служит.
Постепенно курильни опиума возникли и в самой Англии, в Лондоне, в районе порта, потому что изначально они обслуживали матросов — те пристращались к опиуму в дальних странах. Посещение опиумных курилен в лондонском порту входит в список грехов деградирующего Дориана Грэя («Портрет Дориана Грэя» вышел в 1890 г.). Джон Джаспер, провинциал, мотается в курильню в Лондон. О нем мы еще поговорим.
Изображение курильщиков опия в «опиумной норе» в Ист-Энде, Лондон, 1874
Wikipedia.org
Во Франции в середине XIX века курильни существовали только в портах — Гавре, Бресте, Марселе — и добрались до Парижа только к концу столетия. Опиум во Франции популяризовали военные, служившие в ее колониях в Юго-восточной Азии на рубеже XIX и XX веков. В частности, в Индокитае служил Клод Фарер.
Еще одним портом с курильнями была голландская Гаага.
Курение опиума стало особенно популярным в конце XIX века благодаря развитию торговли и колониям Великобритании в Китае, Франции — в Индокитае. В США опиум распространился с наплывом китайцев в Калифорнию во время золотой лихорадки (1848–1855). Появление китайских колоний в Англии и Франции также способствовало его популяризации.
Морфий, являющийся опиатом, широко распространился в 1880-е после трех войн: Гражданской в США (1861–1865), Русско-турецкой (1877–1878) и Франко-Германской (1870–1871). Во время этих войн ампутации уже делались с обезболиванием морфием, изобретенным в начале века, и на него подсаживались. И поначалу считалось, что он не вызывает привыкания.
ЧАСТЬ 2
Чай у нас китайский, сахарок хозяйский
Как хорошо известно из трудов экономиста Магнуса Валлерстайна, вплоть до Нового времени доля экономики Европы, и Англии в частности, в мировой была не большой. Развитым был Восток, а не Запад. Европа импортировала с Востока многие товары — специи, красители, селитру, ткани, драгоценные камни, чай. В обмен Азия ничего европейского не брала: шерсть спросом не пользовалась, часы и музыкальные шкатулки сбывались с трудом, а хлопковые ткани продавались в небольших количествах. Азиатские страны охотно принимали в качестве оплаты золото и серебро.
Опиум стал первым товаром, который Азия, а именно Китай, стала покупать у европейцев. Правда, товар был не совсем европейским — опиумный мак выращивался в самой Азии, в Индии, да и покупался он не вполне добровольно. Заставить китайцев покупать опиум в больших объемах смогла английская «Ост-Индская компания», созданная в 1600 году. До этого Китай либо закупал его сам напрямую у независимой от него Индии, продавая туда фарфор и лакированную посуду, либо получал бесплатно от стран-сателлитов, в частности, Сиама, который платил Китаю дань, либо закупал у голландской Ост-Индской компании в Батавии — порту в северной части контролировавшейся Голландией острова Ява. Но это были небольшие объемы. И опиум был дорог. Перехватить торговлю у голландцев англичане смогли через монополизацию источника сырья — и те, и другие закупались в индийской Бенгалии (об этом ниже).
В обмен на опиум «Ост-индская компания» закупала в Китае чай и шелк. Чай в Англию завезли голландцы в 1602 году, а модным его потребление в узких кругах сделала королева Екатерина Брагансская — португальская принцесса из дома Браганса, с 1662 года — супруга короля Англии, Шотландии и Ирландии Карла II Стюарта. Португальцы, которые первыми открыли путь в Азию в обход Африки, первыми же ввели в обиход потребление чая.
Почему круг пивших чай был узким, понятно — хороший чай был неимоверно дорог: 100 грамм стоили около 160 фунтов на современные деньги.
Важнейшую роль в дороговизне чая сыграли импортные пошлины, достигавшие 120%. Страну наводнил контрабандный импорт, в первую очередь чая, завезенного в Европу голландской «Ост-индской компанией», пошлин на который Голландия не устанавливала. Цена на чай начала падать, и он постепенно становился доступен средним слоям. Дело довершило снижение пошлин Англией со 119% до 12,5% в 1773 году, что подорвало контрабандную торговлю. Снижение пошлин не было актом доброй воли, оно было вызвано сложностями борьбы с контрабандным чаем, который вообще никак не облагался.
Попутно заметим, что для компенсации «выпадающих доходов бюджета», «Ост-Индской компании» дали монопольное право на торговлю США, установив отдельную пошлину. Это вызвало протесты в США и знаменитое «Бостонское чаепитие», которое стало первой ласточкой Войны США за независимость, завершившейся в 1783 году провозглашением независимости. Так что цены на чай стали триггером потери Великобританией своей самой успешной впоследствии колонии.
В середине XIX века чай уже потребляют и заводские рабочие. Молодая девушка Мери Бартон, главная героиня одноименного романа английской писательницы XIX века Элизабет Гаскелл (1848), находит работу швеей в ателье. Первое время она работает за обед и чай — раз в день работников мастерской поят чаем. К чаю шел сахар — еще один продукт британской колониальной торговли, на этот раз с Латинской Америкой.
Синди Минц, автор книги «Сладость и власть» (Sidney Mintz, Sweetness and Power. The Place of Sugar in Modern History, 1985) поясняет, почему чай стал так популярен. Это произошло отнюдь не из-за его вкуса. Во-первых, чай бодрил. Во-вторых, он был горячим напитком и пришел на замену холодным пиву и элю. Потреблением сухомятки с горячим чаем можно было заместить горячую еду. А все больше простых людей переселялось в города и шло на работу на фабрики, где рабочий день был очень длинным. Работали обычно и женщины, и мужчины. Так что на готовку времени не оставалось. Добавлю от себя, что и полноценные печи для готовки были далеко не в каждом доме. Чаще это был очаг, использовавшийся в основном для обогрева, где можно было обжарить бекон, но не сварить суп. В-третьих, с чаем можно было потребить много быстрых калорий в виде сахара или кондитерских изделий из него, если водились деньги. И к тому же из всех энергетических напитков (а к ним еще тогда относились кофе и какао), он единственный выращивался в английских колониях, то есть именно его потребление поощрялось государством. Параллели с опиумом поразительны — тоже энергетик и заменяет еду.
Монопольным импортером чая была все та же «Ост-Индская компания». В начале XVIII века импорт чая составлял всего 100 тыс. фунтов в год и это составляло всего 1% от оборота компании. В 1740 году oн вырос до 2,5 млн фунтов, 1785 — составил 15 млн, в 1830-е достиг 30 миллионов, а в 1880-е потребление уже достигло 250 млн. «Ост-Индская компания» была лишена монополии на торговлю чаем в 1833 году, но продолжала оставаться крупнейшим импортером.
В основном это был китайский чай. Существовал и индийский, но фетишизировался именно китайский: в 1880-е китайское происхождение имели 88% всего чая. В течение десятилетий основными чаями, которые «Ост-Индская компания» выставляла на аукционы, были четыре черных сорта — Уи, Конги, Сушон и Пикое — и три зеленых — Синло, Хейсон и Бин. Чайный каталог был толстым — несколько сотен страниц, а аукцион длился несколько дней. Все детали поставок сохранились и приводятся в книге Corporation that Changed the World Ника Роббинса (2006 год), посвященной истории «Ост-Индской компании».
Торговля колониальным товаром в художественной литературе отражена в первую очередь в романе Диккенса «Домби и сын» (1846–1848). Им торгует одноименный дом. Домби-отец посылает трех своих сыновей в Индию, Китай и Австралию. Жена его купается в шелках, дома пьют чай. Ящики из-под чая хранит дома бабушка Дэвида Копперфилда («Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим», 1849) в своем сельском коттедже неподалеку от Дувра. В Холодном доме из одноименного романа Диккенса стены украшены «картинками, изображающими все этапы заготовки чая, сделанными китайскими художниками».
Схема «товар — деньги — товар»
Поскольку англичанам не хотелось платить за чай, как и другие восточные товары, золотом и серебром, был придуман «гениальный» ход — посадить китайцев на опиум. Опиум традиционно выращивался в Индии. До того, как за дело принялась «Ост-Индская компания», индийские крестьяне продавали его по три рупии за унцию. Когда торговля опиумом, производимым в Бенгалии, была монополизирована «Ост-Индской компанией», закупочные цены упали до 1–2 рупий. Площади под опиумным маком заставляли увеличивать принудительно.
В 1781 году первые два корабля с опиумом были отправлены из Индии в Китай. Как только китайцы массово подсели на опиум, Китай начал быстро терять свои запасы валюты из-за резкого роста импорта опиума. Рост импорта был параллелен росту экспорта чая: если в 1800 году «Ост-Индская компания» продала в Китай 2000 мешков опиума, то в 1879–105 тыс. мешков. К 1895 году доля Британии в торговле Китая достигла 80%.
В Китае официально импорт опиума был запрещен еще в 1729 году. Разрешен был только ввоз в небольших количествах для медицинских целей. Но контрабандный товар проникал через границу из-за слабого контроля береговой зоны и коррупции. Формально сама компания опиум в Китай не поставляла. Она «уважала» китайские законы. Поначалу экспорт опиума в Китай не был для нее доминирующим направлением бизнеса, и она не хотела подорвать торговые отношения с Поднебесной.
«Ост-Индская компания» сбывала опиум дилерам, которые контрабандно ввозили его в Китай. Даже несмотря на наличие посредника, бравшего на себя основной риск, рентабельность торговли для компании достигала 2000%.
Этому немало способствовали как монополия на закупках по цене ниже себестоимости производства, так и монополия сбыта. Чей и откуда опиум, не скрывали — на каждом мешке был фирменный знак компании. У литературоведов есть мнение, что опиумом мог торговать отец Артура, главного героя «Крошки Доррит» Диккенса (1855–1857). Он прожил в Китае 20 лет, его сын на какое-то время к нему присоединился.
Китайцы постепенно начали привыкать к опиуму. Число наркоманов в 1839 году достигло 12,5 млн человек. Когда к нему пристрастился простой люд, опиум стал социальной проблемой. В 1839 году Китай предпринял попытку остановить поток опиума в страну и конфисковал и ликвидировал 20 тыс. мешков опиума, 7000 из которых принадлежало «независимым» дилерам компании.
Два богатых китайских курильщика опиума. Рисунок гуашью на рисовой бумаге, 19 век
wellcomecollection.org/works/wnf4f2md CC-BY-4.0
О том, какая это была «независимость», говорит тот факт, что Великобритания начала войну против Китая — она вошла в историю, как Первая опиумная (1840–1842). Потерпев поражение в этой войне, Китай вынужден был заплатить репарации за конфискованный опиум и открыть пять своих портов, включая Шанхай, куда ранее английские купцы не допускались, для свободной торговли. Вкратце заметим, что случилась и Вторая опиумная война (1856–1860), также за право бесконтрольно торговать опиумом, в результате которой Великобритания заодно аннексировала Гонконг, который перешел в ее собственность. Россия «подсуетилась», и Китай уступил России часть своих северных территорий. Поскольку блокировки поставок опиума англичанами не удались, страна меняет тактику: вместо того, чтобы продолжать бороться против опиума, она начинает активно выращивать мак и производить ее сама — импортозамещение как-никак. Опыт выращивания опиума у китайцев был, но местный продукт внутри страны не котировался, потому что считался слишком слабым по сравнению с индийским и турецким. Постепенно мак становится самой выгодной культурой, под него уходит почти вся пахотная земля, посевы риса сокращаются. Доходит до того, что налоги на землю без выращивания мака не заплатить.
Примечательно, что китайский поэт Бэй Цинцяо называет опиумную зависимость одной из причин поражения китайцев во Второй опиумной войне: «Пусть пули сыплются дождем, пусть дым клубится черный, словно тушь, — Лежит он трупом под шатром походным и тянет опиум из лампы» — пишет он в цикле сатирических стихов «Причитания» о командире, которому поручено охранять мост на подступах к одному из городов.
Чжэн Янвэнь располагает статистикой, что в середине XIX века опиумными наркоманами были примерно 7 из 10 солдат китайской армии.
Джозеф Конрад в романе «Тайфун» (1902) перечисляет, что везут с собой китайцы, возвращавшиеся в Китай из дальних странствий. В их деревянных сундуках «кое-какая праздничная одежда; палочки ароматического вещества; быть может, немного опиума; какой-нибудь хлам, почти ничего не стоящий; маленькая кучка серебряных долларов».
В XIX веке миллионы китайцев умерли от наркомании. Британия согласилась прекратить поставки опиума в Китай только в 1907 году, а в 1911 она ликвидировала ее производство и сбытовую инфраструктуру в Индии из-за потери рынка в Китае. Массовое потребление опиума китайцами удалось одолеть только Мао Цзедуну в 1950-е. Кстати, про опиумные войны он высказался однозначно — это была борьба Китая с империализмом. Человеческая память крепка: духи Opium французского бренда Yves Saint Laurent, запущенные в 1977 году, в Китае не пошли, поэтому что современные китайцы считают насаждение опиума в их стране холокостом.
ЧАСТЬ 3
Белые опиоманы в художественной литературе
Для начала можно вспомнить и посетителей курильни в неоконченном романе Диккенса «Тайна Эдвина Друда». Роман начинается с того, что в тесной «жалкой комнатушке» просыпается «человек, чье создание медленно восстанавливается, выплывая из хаоса фантастических видений». Он делит кровать еще с тремя людьми — они лежат поперек, один из которых китаец, второй — ласкар, то есть индийский моряк, а третий — женщина, которая готовит ему трубку опиума, приговаривая, что от него «не чувствуешь голода и тратиться на еду не надо». «Жалкая комнатушка» — это опиумный притон, а неназванный человек, как впоследствии выясняется — Джон Джаспер, дядя Эдвина Друда, весьма состоятельный и уважаемый человек — регент и хормейстер в Клойстерхеме, под который замаскирован английский город Рочестер.
Первый полноценный текст о курильщике опиума в европейской (английской) литературе датирован 1821 годом — это уже упоминавшаяся автобиографичесческая «Исповедь англичанина, употребляющего опиум» английского поэта Томаса де Квинси 1822 года. Под влиянием де Квинси находится и один из героев романа опиомана Уилки Коллинза «Лунный камень» (1868) Эзра Дженнингс. Именно опиумным дурманом в итоге объясняется «кража» лунного камня Рэчел из ее шкатулки в романе Коллинза. Приглашенный на день рожденья Рэчел врач влил 25 капель лауданума — опиумной настойки — в коньяк Фрэнклину Блэку, кузену и возлюбленному Рэчел, думая, что это невинная забава, а тот в забытьи решил его перепрятать.
В «Холодном доме» Диккенса от употребления опиума и, возможно даже, от сознательной передозировки умирает один полностью опустившийся дворянин, который не только промотал свою жизнь, но и испортил ее свой возлюбленной, которая родила от него незаконного ребенка.
В романе «Феликс Холт, радикал» Джордж Эллиот (1866) опиум принимает слуга, чтобы заглушить лицевую невралгию. Холт тщательно скрывает болезнь, работодатели не любят больных. В «Джанки» Берроуза — о нем ниже — эта мнимая болезнь становится основным способом выманивания рецептов наркоманами у врачей.
Путешествие в вечность; сцена в аптеке со Смертью на работе. Французская литография XIX века
Wikipedia.org
Законченным наркоманом является доктор Джекилл из «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона (1866). Именно наркотическая настойка заставляет его превращаться в мистера Хайда и творить черные дела. По мере увеличения дозы обратное превращение в добропорядочного человека становится невозможным.
В рассказе «Человек с рассеченной губой» Конан-Дойля из цикла рассказов о Шерлоке Холмсе (1891) один из героев — белый англичанин — начинает принимать опиум как раз под влиянием текста де Квинси (держатель курильни там ласкар). Кстати, баловался уколами морфия и кокаина и сам Холмс: он вколол себе кокаин в самом начале повести «Знак четырех», а когда по делу пришла посетительница, обрадовался — он будет колоться меньше, если мозг будет занят полезным делом. Возможно, поэтому Холмс так реалистично маскируется под наркомана, когда оказывается в опиумном притоне в «Человеке с рассечённой губой».
Опиумную настойку принимает Лили Барт, героиня романа американской писательницы Эмили Уортон «В доме веселья» (1905). Знатная и образованная, но обедневшая нью-йоркская красавица, отказываясь от браков с нелюбимыми мужчинами, постепенно опускается до работы простой швеей. Тяжелая жизнь простой работяги для нее невыносима, и она уносится в мир грез при помощи опиума. Он же становится орудием ее самоубийства. К морфию пристрастился главный героя рассказа О’Генри «Борьба с морфием» (1903): он, будучи врачом, воспользовался легким доступом к нему. Об этом же рассказ «Морфий» Михаила Булгакова (1927).
И если уж зашла речь о русской литературе, то нельзя не вспомнить героя «Невского проспекта» Гоголя (1833–1834) — художника Пискарева, который ищет спасения от душевных мук в опиуме. Поставщиком является персиянин. Опиоманкой является и величайшая героиня русской литературы Анна Каренина. Существует даже версия, что бросилась под поезд не от несчастной любви, а когда депрессия накатила и наркотика с собой не оказалось.
Четырнадцать трубок и курительных принадлежностей из разных стран. Гравюра на дереве, ок. 1882 г.
https://wellcomecollection.org/works/rpxthdjn CC-BY-4.0
По старинке принимает опиум герой роман Ивлина Во «Испытания Гилберта Пинфолда» (1957), но уже с 1930-х годов он выходит из моды. В романах Агаты Кристи «Почему же не Эванс» (1934) и «Зло под солнцем» (1941) уже вовсю фигурирует героин, полусинтетический тяжелый опиумный наркотик. В первом один из героев является героиновым наркоманом и обсуждается его помещение в лечебницу для наркозависимых, а один из преступников имитирует передоз, чтобы спасти свою шкуру. Во втором, расследуя убийство, обнаруживают тайник с героином. Героин нюхают герои романа Алистера Кроули «Дневник наркомана».
Героин приходит на смену опиуму и морфию в том числе и потому, что сначала, когда он только что был синтезирован (1874) и выпущен (1898), считалось (как и в случае с морфием), что к нему нет привыкания.
Он использовался как лекарственное средство, и на него переходили как морфинисты, так и кокаинисты, чтобы «завязать».
Хлебом не корми, или почем опиум для народа
Опиум проник в Великобританию не только в качестве забавы для богатых. В романе «Ким» один британский агент, работающий под прикрытием, говорит главному герою Киму, сыну индианки и ирландца, что опиум хорош против голода, страха — от него даже глаза кровью наливаются — и простуды. Рассказчик в предисловии к роману Томас де Квинси отмечает, что проезжая несколько лет назад через Манчестер, он услышал от местных «хлопкопромышленников», что у их работников быстро входит в привычку употреблять опиум по причине такого сокращения заработков, что они не могут позволить покупать себе спирт или эль. Роман опубликован в 1821 году, но из контекста понятно, что, как минимум, одна поездка состоялась до 1813 года. Примерно в эти годы зарплата ткачей резко падала. Если в 1805 году она составляла два фунта в неделю, то в 1820-м — только 35 пенсов (в фунте тогда было 240 пенсов). Такие радикальные изменения были вызваны инновациями: сначала было автоматизировано прядение и спрос на ткачей резко вырос, а потом, когда был изобретен автоматический ткацкий станок — резко упал.
Чуть позднее речь уже идет о замене опиумом еды: в «Мэри Бартон» отец Мэри, оставшись без доходов, выбирает, чем утолить голод — едой или опиумом — и все чаще предпочитает порцию опиума, потому что это дешевле, чем хлебом, превращаясь в законченного наркомана. События романа происходят в Манчестере в 1839–1841 годах, но речь уже не об инновациях, а экономическом кризисе в Европе.
Чтобы понять, можно ли было прокормиться на 35 пенсов в неделю или пять пенсов в день, воспользуемся «Давидом Копперфилдом» Диккенса. Злой отчим отсылает маленького Дэвида работать на винный склад в Лондоне, когда ему лет восемь (в семь умерла мать, его отдали в школу, где он не проучился и года.) Роман опубликован в 1849 году, он реалистичный, то есть действие в будущее не заглядывает. В конце романа Копперфилду 30+: он второй раз женится, похоронив первую жену, он уже известный писатель… В Дувр ездят по-прежнему дилижансами, тогда как железная дорога туда из Лондона была проложена в 1844-м. Роман автобиографичен, а Диккенс родился в 1812-м. То есть все указывает на то, что герой работал на винном складе самое позднее в 1820-м, а скорее всего в 1810-х годах, когда зарплата ткачей начала падать или уже упала.
Диккенс тщательно перечисляет, чем питается Копперфилд. Зарабатывает он шесть шиллингов или 72 пенса в неделю и за эти деньги должен только кормиться: расходов на транспорт нет, отчим оплачивает комнату, новую одежду, стирку и ремонт старой. Дэвид в таком возрасте сам не готовит, да и жилищные условия не позволяют. Сегодня бы мы сказали, что он в основном перебивается фаст-фудом типа шаурмы из ларька. Это немного дороже, чем готовить самому, но возникает экономия на аренде жилья — это может быть комната без доступа к кухне. Но все же. В первый день обед из куска пирога и водопроводной воды обходится ему в четыре пенса. Он часто покупает пудинг: кусок простого стоит пенс, а «чудесного, настоящего, с коринкой, «специального» и дорогого» — все два. «Пудинг этот был солидный, тяжелый, клейкий, с крупными изюминками, расположенными на почтительном расстоянии одна от другой.» Порция сосисок и хлебец стоят один пенс, а порция ростбифа с кровью в забегаловке — четыре пенса. Порция самого лучшего эля в трактире стоит 2,5 пенса. Ткачи, конечно, обедали дома. Но уже понятно, что на пять пенсов в день не разгуляешься. Бюджет на грани голодного выживания Дэвида — два пенса, этого хватит на две порции сосисок и два хлебца, и учтите, что Копперфильд — ребенок.
Сколько же стоил опиум, что на его потребление переходили с потребления эля? Герой де Квинси сообщает, что турецкий опиум стоил 8 гиней за фунт, а индийский — 3. Цена, видимо, приводится мелкооптовая, ведь это почти 500 доз. Наверняка при дальнейшем дроблении она возрастала. Статданные по импорту опиума в Великобританию не подтверждают наличия на внутреннем рынке опиума из Индии до 1875 года, но мы поверим де Квинси. И предположим, что рабочие покупали самый дешевый опиум — индийский. Гинея — это 1,05 фунта. Три гинеи — 3,15 фунтов или 756 пенсов (в фунте до 1971 года было 240 пенсов). Один фунт содержит 454 грамма, то есть грамм опиума обходится в 1,7 пенса. По свидетельству де Квинси, опиум фасовался для рабочих в пакетики по одному, два или три грана (устаревшая мера веса), а один гран — это около 65 мг. Таким образом, даже если доза составляла три грана, она стоила треть пенса по цене мелкого опта и, наверное, 2/3 пенса за пакетик в один гран в рознице. Рабочий, получающий 35 пенсов в неделю, живет на 5 пенсов в день.
Траты на дозу — это седьмая часть дневного дохода. Это не очень много, тем более учитывая, что в то время доля еды в расходах простого люда была велика, а еду он в каком-то смысле заменял.
Цены де Квинси более-менее «бьются» с закупочными ценами в Индии, которые историкам известны точно. Они составляли одну рупию за унцию, это 16 рупий за фунт. Курс рупии к фунту составлял примерно 10 рупий за фунт, то есть опий в оптовых закупках стоил 1,6 фунтов или 384 пенса за фунт. Грамм соответственно стоил 0,85 пенса, а наценка к закупочной цене составляла 100%.
Заметим, что утолять голод опиумом будет выгодно не всегда. Например, к началу 1880-х годов в США ежедневный доход китайского рабочего составлял 1 доллар, а доза наркотика стоила полдоллара. Как пишет Ричард Девенпорт-Хайнс в монографии «В поисках забвения» «регулярный курильщик был не в состоянии заработать достаточно денег, поэтому не мог отсылать деньги домой и терял надежду на свое возвращение на родину. По мере того, как нарастали страх и тоска, возрастала потребность к наркотическому забытью. Это устраивало кредиторов, на которых он работал по контракту, и под чьим контролем оставался до тех пор, пока не расплачивался с долгами». Очевидно, что относительному росту цен наркотиков способствовала криминализация их оборота и даже потребления (в отдельных штатах).
Запретный плод
Регулирование продажи наркотиков вводится повсеместно во время Первой мировой войны (а во многих городах США гораздо раньше), но из литературы они не уходят — потому что не уходят из жизни. Опиум курит Томас Фаулер — журналист, герой «Тихого американца» Грэма Грина — английского романа, критикующего политику США во Вьетнаме (1955). Его действие происходит в Сайгоне во время Первой индокитайской войны (1946–1954). Курят опиум и в романе Андре Мальро «Условия человеческого существования» (1933), действие которого происходит в Шанхае во время Китайской революции. Американский писатель Уильям Берроуз в 1953 году публикует автобиографический роман «Джанки», где действие происходит в США и Мексике в 1930-е годы («джанки» — это опиатозависимый наркоман.)
Если Дориан Грэй потребляет опиум открыто и легально в легальных курильнях, Лили Барт свободно покупает настойку опиума в аптеке и аптекарь лишь предупреждает ее, что лучше не увлекаться, то герои Берроуза вынуждены изощряться, чтобы достать наркотик. Они находят врачей, которые под мнимыми предлогами (это не только лицевая невралгия, но и камни в почках) выписывают рецепты на морфий, затем ищут аптеки, где их можно отоварить, постоянно меняя их, чтобы их не вычислила наркополиция.
Запрет на торговлю наркотиками в США постепенно становится все более жестким. В некоторых Штатах под угрозой тюрьмы запрещают его употреблять. Как пишет Берроуз, отношение к наркоманам становится примерно таким же, как к евреям в Германии во время Холокоста.
Преступников много, полиции есть где развернуться. Для выполнения плана некоторые полицейские даже внедряются в среду наркоманов, колются вместе с ними, чтобы не вызвать подозрений и сами становятся зависимыми, рискуя из разоблаченных полицейских угодить прямо в преступники.
Как мы знаем, дальше следует смягчение политики — сегодня хранение малых доз и прием наркотиков во многих штатах не считаются преступлениями.
Автор книги «В поисках забвения» задается вопросом, почему в США наркотики больше распространены, чем, скажем, в Европе. И говорит, что для ответа на него, нужно понять, чем США отличается от европейских стран. А для этого обратиться к ее Декларации независимости США 1776 года, которая провозглашает, что «все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью». А дальше он пишет: «Только в США личное счастье — другими словами, реализация личности — формально закреплено в юридическом документе. Только в этой стране национальные убеждения, ценности и нормы сошлись в идее неотчуждаемых моральных прав.» Затем идет сравнение с конституциями европейских стран, где, по мнению автора книги, упор совсем на другом — на обязанностях члена общества перед обществом и на защите прав собственности. «Высокие надежды, которые в США возлагались на право реализации личности, были неосуществимыми. Некоторые американцы нашли утешение в наркотиках — когда поиски счастья в жизни не удались, они стали искать его в наркотическом забвении».
Если верить этой логике, наркотики будут присутствовать в нашей жизни всегда, ведь счастье массового разлива не достижимо. Правда, это уже будет не опиум.
