Киев. Последствия ракетного удара
Sergei Chuzavkov/Keystone Press Agency/Global Look Press
«Право» — хорошее русское слово, во все времена подвергавшееся испытаниям, подчас самым жестоким.
«Иметь право» — тоже хорошие слова.
Кто только не размахивает над головой выцветшей и затертой до ажурного состояния цитатой про «тварь ли я дрожащая или право имею».
И кто только не размышляет о священном и, главное, естественном праве быть самим собой.
Право быть самим собой — хорошее право, естественное право, правильное право, я только за.
Вот и российский президент, как я вычитал из новостной ленты, на днях «заявил о борьбе России за право быть самой собой».
Так вот за что борьба-то идет, оказывается! За право быть самими собой! Ну, ладно. Тогда все, конечно, понятно. Не дают стране, не дают равноправному субъекту международного права сохранять свою выстраданную непростой, но славной историей, а также уникальным географическим положением и на удивление скромной самооценкой самобытность. Не дают! Вот и приходится бороться.
«Полюбите нас черненькими, — как бы говорит государство, обращаясь к окружающему его мировому сообществу, — а беленькими нас каждый полюбит».
«Принимайте нас такими, какие мы есть, — как бы говорит государство, — а то ведь сами знаете, что может быть. Можем, кстати, и повторить».
Как не знать! «Я уже много лет, — написал однажды Михаил Зощенко, — присматриваюсь к нашей стране и знаю, чего боюсь». Вот именно!
Право на своеволие, в давние времена свойственное по большей части абсолютистским режимам и феодальным суверенам, в начале 19 века под влиянием революционных веяний было апроприировано и отрефлексировано искусством и поэзией наступившей эпохи романтизма.
Художник-романтик выстраивал свою персональную поэтику, последовательно отстаивая свое право на эстетический и даже этический произвол.
«Я художник, я гений, я имею право», — таков в очень кратком и очень упрощенном виде обобщенный поведенческий кодекс условного художника той эпохи.
Формула «Я художник! Я так вижу!», возникшая примерно в те же и регулярно повторяемая и в более поздние времена, к нашим дням стала откровенно пародийной. Хотя для многих, — и далеко не только художников, — по-прежнему, как мы видим, остается соблазнительным руководством к действию.
Владимир Путин / kremlin.ru
Что же касается субъекта этой «борьбы» а также и самого термина «борьба», то, как сказал бы все тот же Зощенко, «всякий гражданин», обученный искусству восприятия официальных российских высказываний, знает, о том, что, казалось бы, политико-географическое понятие «Россия» означает всего лишь группу физических лиц, плотной гомогенной массой окруживших так называемое первое лицо государства. Это им, именно им необходимо быть такими, какие они есть, то есть быть «самими собой».
Под «Россией» понимается также и одноименное государство, явленное нам в виде совокупности так называемых «силовых» учреждений, наделивших сами себя правом быть такими, какие они есть, и борющиеся за это право не только и не столько с собственными гражданами, многие из которых, кстати, тоже пытаются отстаивать свое право быть самими собой, но и с некоторыми соседними государствами, упорствующими в нежелании признавать чье-либо право на чужую собственность. И эти государства тоже, как это ни странно, хотят быть самими собой и тоже, как ни странно, готовы за это право бороться.
Словом же «борьба» по давней пропагандистской традиции эвфемизируются некоторые другие, более сильные и менее комфортабельные для слуха и зрения понятия наподобие «войны» или чего-нибудь еще в таком же духе.
В общем, «борьба», если кто еще не понял, ведется за право, за «право быть собой».
Последствия взрыва в Белгороде
Фото: vk.com / bel_obl_chp / Global Look Press
Я почему-то часто вспоминаю в последнее время, как сколько-то лет тому назад я стоял в очереди на паспортный контроль в аэропорту Шереметьево, только что прилетев откуда-то в родной город.
Стою и стою. Все стоят. Очередь довольно длинная и довольно взаимно дружелюбная. По крайней мере настолько, чтобы дружно пропустить вперед женщину с двумя то вместе, то поврозь вопящими чадами. Кто-то может, конечно, сказать, что в этом коллективном дружественном жесте было проявлено не только сочувствие к измученной мамаше, но сработал также и инстинкт самосохранения. Даже если это и так — ну и что!
В какой-то момент мимо этой молчаливой, в общем-то, очереди очень деловито с бодрым сангвиническим выражением лица проследовал хорошо выбритый мужчина средних лет. Он уверенно, как бы никого не замечая, шел в сторону будки, где проверяли паспорта, а в ответ на робкие вопросительные взгляды стоявших в очереди, хорошо поставленным голосом, ни к кому конкретно не обращаясь, повторял: «Мне надо!»
Эта убийственная в своей последней прямоте фраза буквально парализовала коллективную волю социальной группы «Очередь». Все только молча переглядывались друг с другом, а некоторые покачивали головами с легкой укоризной.
Тогда мне не пришло в голову, что поведение этого бодрого господина было не обычным бытовым хамством человека, нагло злоупотребляющего миролюбием, — до поры до времени, разумеется, — окружающих, а решительной реализацией своего неотъемлемого, неотчуждаемого права быть самим собой. Правом, за которое можно и «побороться», если что.
