Первые часы после теракта в «Домодедово» уже позволяют предположить, что разница между ним и мартовским терактом в московском метро обещает быть значительной. Напомню, что в марте в СМИ почти сразу появилась уверенная информация о конкретном регионе, откуда «приехали» взрывы в метро. А совсем скоро правоохранительные органы сообщили и о личностях террористок. После этого в центре внимания оказалась история конкретных семей, обстоятельства жизни в отдельно взятых селах – одном горном и еще одном равнинном. Все это, конечно, побуждало к активной деятельности всевозможных провокаторов, особенно тех, кто по национальной части. Но тема «большой политики» – выборов, тандема, закручивания гаек – тогда если и звучала, то приглушенно. Ее просто заслонял значительный объем конкретики, привязанной «к местности». С «Домодедово», похоже, будет иначе. Пока даже о поле смертника – если смертник вообще был – высказываются противоречивые суждения. Кавказский след – пока что самая «детальная» характеристика теракта, но даже с ней, похоже, соглашаются не все. Эта неопределенность неминуемо поднимает общественную дискуссию по теракту до уровня общероссийских политических проблем, хотя бы просто потому, что больше обсуждать нечего – по крайней мере, пока. Дело усугубляется тем, что само кавказское бандподполье в последние месяцы стойко производит впечатление, что ему не до крупных вылазок в столице. Ведь на самом Кавказе недавние вылазки в основном имели коммерческую составляющую: то магазин взорвали, то убили бизнесмена, предположительно отказывавшегося стать спонсором. Все это производит впечатление скудости материальных средств – а акции в столице, как говорят эксперты, обходятся недешево. Может быть, это впечатление обманчивое или даже преднамеренно созданное. Но, с другой стороны, в 2010 году было уничтожено очень много известных, «знаковых» полевых командиров, которые подходили на роль организатора атак на столицу. Замены им не выросло. Точнее, она пока не «засветилась» в публичном пространстве. Знание сил, а еще лучше – лиц, совершивших и организовавших теракт, дает пусть малую, но все же надежду на то, что публичное обсуждение трагедии принесет пользу. По крайней мере, может возникнуть понимание того, что за люди стоят за случившимся. А также понимание того, кто и где не сработал, позволив им стать тем, чем они стали. Любой серьезный разговор на эту тему наверняка вскрыл бы много неожиданностей. Иное дело – когда о теракте говорят только в контексте борьбы за власть в стране. Здесь все предсказуемо: теракты у нас хорошо умеют использовать в своих целях и охранители, и революционеры. Неожиданности могут касаться только того, у кого на сей раз получится лучше.
