На всех зимних митингах я делаю одно и то же: беру социологические интервью, которые в декабре нередко ограничивались полутора минутами, а сегодня редко заканчиваются на двенадцатой. Нужно правильно выбрать место, чтобы звук усилителей не перекрывал голоса собеседников. За сценой я не слежу, вернее, поглядываю на нее чужими глазами. К митингу на Сахарова мы с молодыми коллегами создали «Независимую исследовательскую инициативу», и с тех пор собираем слова и мысли участников почти на всех уличных событиях, включая пропутинские. Получается, я знаю то заветное, чем хотелось бы владеть ораторам, давно ушедшим в риторические самоповторы: что в действительности думают и чувствуют люди, выходящие на улицу.

Что же мы обсуждаем? Вопросы интервью предлагают темы, остальное – на усмотрение собеседников: должно ли образование быть бесплатным, можно ли изменить общество, начав со своего двора, вырос ли за последние годы достаток, нужна ли конкуренция в медицине, к чему ведут в коррумпированной экономике льготы предпринимателям, чем заниматься после митингов, чтобы не было желания уехать из страны.

Пока ораторы пытаются грубовато овладеть «толпой», как минимум на две трети состоящей из активных людей с высшим образованием, возможность обсудить эти вопросы откладываются до какого-то следующего, еще менее многочисленного митинга. Интервью декабря и даже начала февраля часто были торопливей, просто потому что собеседники спешили как можно больше всего увидеть и услышать. Теперь они отвечают подробнее, с удовольствием углубляясь в конкретику, которой им явно недостает в повестке уличных акций. Не холод и не ОМОН, а величественная бессодержательность деклараций опустошает ряды участников.

За три месяца пространство митингов не стало пространством диалога. Скорее наоборот. Сцена с почти несменяемой командой ораторов и громкими динамиками втиснула уличную политику в формат, подобный формату теле- и радиостанций — нише для целевой аудитории. Десятки тысяч людей приобрели важный опыт, но по-прежнему делятся им в блогах и социальных сетях, как и до начала движения. В чем же отличие? Есть новые смыслы, но нет новой социальной технологии, чтобы сделать их действительно коллективными и доступными новым участникам. Митинги могли стать такой технологией.

Решительное противопоставление честных демократических выборов и манипулятивной кремлевской власти не помешало настораживающему сближению двух сценических моделей. В обоих пространствах окончательно утвердился помост с солирующими «звездами», внимающая аудитория, которой дают слово лишь для криков поддержки или негодования, келейно согласованный список выступающих. Каковы бы ни были цели оргкомитета, сцена с несменяемой командой и однонаправленной речью лучше подходит для партийных мероприятий, чем для демократических собраний, хотя самой новой партии пока не существует. Если таковая появится, в ней уже явственно различимы черты организации «хватай всех», по типологии Мориса Дюверже – то есть такой же всеядной и аморфной, какими предстают сегодня все действующие (и малоинтересные) партийные проекты.

Анализируя интервью с митингующими, я уже писал, что между условными «Болотной» и «Поклонной» нет разницы в социальной повестке. Эта разница обнаруживается на уровне профессионального и биографического опыта отдельных участников. Но они никак не актуализированы публично. Выход на общегражданский митинг не продиктован, например, предпочтением свободной конкуренции или социального государства. На разных митингах достаточно людей, которые считают платное образование благом, как и тех, кто считает его злом. С обеих сторон достаточно участников, кто находит поддержку малоимущих допустимой лишь при условии принудительных работ, как и тех, кто признает социальные льготы бедным обязательными. Есть еще несколько кардинальных расхождений в предпочтениях. Эти темы не являются предметом политического диалога. Просто потому, что отсутствует сам диалог.

С каждым разом его все труднее восполнить повторными монологами со сцены и убежденными обличениями преступной власти. Дело не в технических изъянах организации. Это нехватка реальности в самом формате митингов, созданном ради безопасности и лидерства – в том формате, который консервирует большой общественный порыв в узких границах ритуальности «Стратегии 31» или вождизма «Левого фронта». Даже если проект альтернативной партии, на который особенно рассчитывают националисты, вызванные из политического небытия, может оживить некоторые институциональные процессы, история общественного движения «За честные выборы» может так и остаться просто историей про выборы.

Из этой ситуации есть выход, довольно простой и действенный. Терапевтическая сила высказывания по социально значимым вопросам – один из главных «секретов» демократии. Решающий для этого ресурс – восстановление диалога с теми, кому есть что сказать, но не нашлось места на сцене. Пока это неинтересно оргкомитету и иным «координирующим» группам, как не вполне очевидно участникам вне сцены, диалог ведет «НИИ митингов». Казалось бы, всего лишь разговоры лицом к лицу или небольшими группами. Но именно на таких заново запущенных дискуссионных мини-площадках люди восстанавливают и корректируют смысл своего участия, задумываясь о последующих действиях. Очевидно, что этот опыт предельно открыт. Сто или двести интервьюеров-модераторов способны изменить весь пейзаж многотысячного митинга. Для этого достаточно минимального умения формулировать вопросы и готовность слушать собеседников. Именно такие живые разговоры и есть недостающая технология общественного движения. Без нее различие между пропутинскими и общегражданскими митингами оказывается минимальным.