Один из лидеров «Имарата Кавказ» Али Тазиев по кличке Магас (второй слева) среди боевиков. 2010.
ИТАР-ТАСС / архив ЦОС ФСБ РФ
Одиннадцатого августа силовики объявили, что в Унцукульском районе Дагестана с помощью авиаудара и артобстрела была уничтожена группа боевиков, в составе которой был лидер запрещенной в России террористической организации «Имарат Кавказ» Магомед Сулейманов.
С тех пор как закончились активные боевые действия в Чечне и война на Северном Кавказе стала спорадической, – то есть с первой половины 2000-х годов, – после любой новости о ликвидации известного полевого командира принято делать два примечания. С одной стороны, на войне, где сотни боевиков не атакуют города, а вместо этого два или три человека, иногда мало знакомые друг с другом, устанавливают взрыватель на маршруте, по которому каждый день ездит на работу начальник РОВД, смерть именитого полевого командира не имеет особого значения. С другой стороны, именитый полевой командир – это знамя. Вырвать у противника знамя – это всегда победа.
Бывший советский строитель Доку Умаров разом лишил тыла респектабельных политэмигрантов из сепаратистского правительства, создававших на Западе миф чеченской борьбы за свободу
Может ли ликвидация Магомеда Сулейманова, если она будет окончательно подтверждена, означать победу в войне, а не в отдельном локальном эпизоде?
Для ответа на этот вопрос не помешает вспомнить, чем был «Имарат Кавказ», которым Магомед Сулейманов успел формально поруководить около полутора месяцев.
«Имарат Кавказ» был провозглашен осенью 2007 года ветераном чеченского сепаратистского движения Доку Умаровым. Идея объявить о том, что на Северном Кавказе идет та же война, что и в Афганистане, Ираке, Сомали и на всех остальных театрах военных действий «глобального джихада», должна была придать новую энергию всем, кто видел противника в Российском государстве. Мотор чеченского национализма, который служил источником такой энергии в течение 1990-х годов, к 2007 году оказался небезуспешно приватизирован новой чеченской элитой – бывшими сепаратистами, которые во время второй войны сменили сторону и из смертельных врагов превратились в опору Российского государства на Северном Кавказе. Как бы то ни было, за благо Чечни ко второй половине 2000-х появился смысл бороться в составе ее пророссийской администрации, а не в лесу с автоматом. Тем, кто не уехал жить в Европу или воевать в Афганистан, но привык к автомату и лесу, нужна была идея – и такой идеей стал «глобальный джихад».
Объявив, что чеченское подполье теперь часть «Аль-Каиды», бывший советский строитель Доку Умаров разом лишил тыла респектабельных политэмигрантов из сепаратистского правительства, создававших на Западе миф чеченской борьбы за свободу, и дал солидный козырь в руки российских силовиков. «Видите, мы воюем с тем же абсолютным злом, что и вы!» – могли теперь ответить силовики на любую попытку критики их подчас бесчеловечных методов.
С другой стороны, Умаров сразу расширил вооруженное подполье на весь Северный Кавказ, далеко за рамки Чечни, где по мере усиления Рамзана Кадырова для боевиков, не перешедших на работу в полицию, становилось все меньше места для маневра. Кроме того, ему удалась важная вещь. Человек, отправлявший владельцу продуктового магазина где-нибудь в Хасавюрте флешку с записанной на видео угрозой сжечь магазин, если он продолжит торговать спиртным и не согласится платить закят (пожертвование на нужды джихада), теперь мог чувствовать себя не просто рэкетиром-недоучкой, а героем войны, которую воины ислама повсюду в мире ведут с неверными.
Доку Умаров
ИТАР-ТАСС / ИА Kavkaz-Center
Но Доку Умаров оставался всего лишь бывшим советским строителем. Ему не хватало ни богословских знаний, ни политических навыков. Кроме того, в его биографии были слишком очевидные пятна – например, задолго до «Имарата», когда сепаратисты зимой 2000 года выходили через минные поля из блокированного федералами Грозного, Умаров был ранен и оказался в больнице в Нальчике, а потом вместо следственного изолятора – за границей; любому, кто следил за этими перемещениями, всегда было трудно поверить, что они возможны без связей с российской стороной «линии фронта». Когда в 2010 году Умарова попытались сместить с должности главы придуманного им «Имарата», уже было очевидно, что его власть над территориальными сегментами подполья номинальна, а сам он мало что значит, как, например, для махачкалинской или баксанской группы боевиков, так и для «генералов» «глобального джихада» на Ближнем Востоке.
Зачистка подполья перед Олимпиадой в Сочи позволила обеспечить безопасность Игр, но само подполье стало, вероятно, даже опаснее, чем было раньше
Тем не менее с ликвидацией Умарова в 2013 году «Имарат» не закончился, хотя 2013–2014 годы стали тяжелым временем для боевиков: Россия готовилась к Олимпиаде в Сочи, силовики результативно «ровняли поляну», выбивая одного за другим локальных полевых командиров от Карачаево-Черкесии до Дагестана. В это время уже вовсю полыхала Сирия, часть актива подполья подалась воевать на Ближний Восток, причем статистика российских спецслужб показывала, что уехал едва ли не каждый второй боевик.
Да и на самом Северном Кавказе в это время тоже произошел сдвиг. В результате успешной охоты федералов оказался выбит сегмент профессионалов подполья, склонных под черным флагом радикального ислама решать свои прагматические вопросы – рэкетировать предпринимателей и чиновников, отжимать у местной полиции контроль над рынками и магазинами, служить наемными ландскнехтами в разборках региональных воротил, участников вполне легальной политической сцены. На смену этим «прагматикам» пришли «романтики», уверенные, что рэкет и участие в политических разборках – грех и вероотступничество.
