Закрытые магазины в центре Москвы, апрель 2020 года
Мария Покровская
Этот текст находится в открытом доступе. Вы можете поддержать журнал, нажав на кнопку Donate в конце материала.
Начну сразу с ответа на вынесенный в подзаголовок вопрос: наш посткоронавирусный мир окажется гораздо менее справедливым, нежели мог бы быть. Точнее, он будет восприниматься таковым значительной частью наших граждан. Казалось бы, ничего страшного, чуть больше, чуть меньше, не в первый же раз…
Во-первых, в каком-то смысле, в первый. Хотя бы потому, что впервые, как минимум, за век пандемия стала столь определяющим экономическим фактором, а выход из нее – столь непредсказуемым по срокам и последствиям. Во всем мире построенные на официальной китайской статистике модели и так давали очень сильное различие между оптимистичными и пессимистичными сценариями. А тут, похоже, выясняется, что сама базовая статистика отличается повышенным лукавством.
Этим влияние Китая на ситуацию не ограничивается. Впервые на памяти людей, которые привыкли воспринимать эту страну как локомотив мировой экономики (от скорости развития которой напрямую зависит спрос на наше сырье), – в Китае по итогам этого года ожидается снижения индекса производства. Сразу на 14%, при том, что даже в глобальный кризис 2008–2009 гг. этот показатель рос.
Во-вторых, ощущение несправедливости подрывает общественное доверие, которое, как хорошо знают студенты экономических факультетов, является фактором, напрямую влияющим на ВВП. Здесь уместно напомнить выводы из работы известных французских экономистов Яна Алгана и Пьера Каю, которые часто цитирует замечательный декан экономфака МГУ Александр Аузан: если бы в других странах уровень социального капитала, уровень доверия был таким, как в современной Швеции, то в Англии ВВП на душу населения был бы больше на 7%, в Германии – на 9%, в Чехии – на 20%, а в России – на 69%.
Из констатации того факта, что в нашей стране эффект от повышения уровня доверия был бы максимальным, следует, что сейчас он находится на минимальном уровне, очень плохо работает на развитие экономики и благосостояние людей. Снижать его дальше означает копать, уже достигнув дна.
Но мы отличаемся от других стран не только уровнем общественного доверия. В нашей стране очень низок уровень сбережений: по свежей оценке Центра стратегических разработок, в среднем сбережений хватит на 1,5 месяца после потери дохода. А это, в свою, очередь означает, что именно для нашей страны скорость принятия решений о масштабной финансовой помощи населению является критически важной.
Собственно именно этого и просят предприниматели у государства прежде всего. По крайней мере, об этом свидетельствуют результаты опроса, проведенного Комитетом гражданских инициатив. На языке предпринимателей это звучит: поддержите спрос – напрямую или через субсидирование заработных плат. И не только для микро, мелких и средних предприятий, работающих в наиболее пострадавших от локдауна отраслях, а для всех. И не только в объявленных пострадавшими, а во всех.
С одной стороны, государство вроде бы слышит. С 25 марта Президент Владимир Путин уже несколько раз так или иначе обращался к нации, объявляя о новых мерах поддержки экономики и населения. Но, с другой, они пока не носят всеобъемлющего характер.
Есть список системообразующих предприятий, которые находятся под особой опекой государства. Их около 650 – преимущественно сырьевые, энергетические, транспортные и инфраструктурные, а также некоторые крупнейшие торговые марки. Такой список впервые появился и эффективно сработал во время кризиса 2008–2009 гг. Но тогда в кризисе не было эпидемической составляющей, которая сейчас уничтожает ту экономику, которая находится за пределами «системообразующей».
Есть решение субсидировать малые и средние компании из официально пострадавших отраслей на выплату зарплат: в размере МРОТ за апрель (в мае) и май (в июне), и если эти компании сократили на 1 апреля не более 10% сотрудников. Но появление -постфактум – последнего очень жесткого критерия уже сильно сокращает круг потенциальных претендентов на госпомощь. В целом же, по оценке источника «Ведомостей» в Минэкономразвития, на нее может претендовать около 3,3 млн. человек – меньше половины официально зарегистрированных в секторе МСП, и пятая часть, если к МСП добавить ИП и микропредприятия. А есть еще и крупные предприятия, например, ресторанные сети, которые не попадают ни в список системообразующих, ни под поддержку для МСП.
Сильно селективные выплаты в размере МРОТ вряд ли поддержат спрос еще и в силу их небольшого объема, поскольку МРОТ – это только четверть средних докризисных зарплат в стране. А сотрудники тех компаний, которые пока не попали ни под одну из форм поддержки, не поддержат его вовсе.
И ведь нельзя сказать, что всеобъемлющая поддержка стоит невозможно дорого, а денег взять неоткуда. Например, по оценке ЦСР, даже 100%-ое субсидирование зарплаты всем пострадавшим компаниям, а не только малому и среднему бизнесу, стоило бы бюджету 491 млрд руб. на протяжении целых шести месяцев. При этом объем Фонда национального благосостояния на 1 апреля составил 12,86 трлн. руб…
Острота вопрос о справедливости принимаемых мер будет нарастать по мере развития кризиса, сохранения или даже ужесточения локдауна, исчерпания сбережений. Связанные с этим риски представляются значительно более серьезными, нежели боязнь нецелевого расходования части выделяемых неселективным образом средств.
Мой собственный опыт работы в бизнесе и знакомство с самыми разными предпринимателями показывает: больше всего преуспевают те, кто готов сильно потратиться в нужный момент.
