Фото: ИТАР-ТАСС / Алексей Павлишак
Через неделю в России начинается новая волна ЕГЭ. Год назад это закончилось массовыми увольнениями организаторов экзамена, учителей и даже региональных министров – власть вынуждена была признать факт значительных фальсификаций. Но достоверной информации об их масштабе до сих пор никто не давал. Slon восполняет этот пробел.
Проверкой честности ЕГЭ в каждом регионе уже пять лет занимается рабочая группа, действующая по заказу Рособрнадзора. Впервые за все годы проведения экзамена ее руководители – директор МЦНМО Иван Ященко и завкафедрой высшей математики ВШЭ Алексей Макаров – согласились раскрыть результаты своей работы и ответить на самые болезненные вопросы, накопившиеся в обществе и в образовательной среде.
Они рассказали, что злоупотребления в школах завышают результаты 6–8% участников ЕГЭ, а списывание из интернета добавляет к этому еще несколько процентов. За утечками правильных ответов в сеть могут стоять слабые вузы, готовые любой ценой обеспечить стабильный набор. Каждый пятый выпускник российской школы не в состоянии решить арифметическую задачу 5-го класса. И если не реформировать школьное образование прямо сейчас, завтра многим техническим вузам придется принимать троечников. Все данные в материале публикуются впервые.
Иван Ященко: То, что зачастую обсуждается в прессе – например, задержание руководителя ППЭ [пункта проведения экзамена], в котором помогали выпускникам, или даже руководителя образования региона по подозрению во взятках, – это могут быть отдельные случаи, по которым невозможно судить о картине в целом. А мы изучаем именно массовые явления. При таком количестве участников экзамена – 750 –800 тысяч человек в год – можно использовать статистические методы и выявлять именно то, что заметно повлияло на результаты.
Макаров: Как делается фальсификация в регионе 1? Ребенок получил задания, что-то там попытался поставить в части А и В, а в части С не делал ничего. Но ему просто во время проверки добавляют в часть С парочку баллов [это заметно по крупным красным кружкам в центральной части графика]. За что? А за то, что у него условия задачи переписаны.
Распределение выпускников по баллам задачи С5 ЕГЭ по математике в 2013 году
Распределение выпускников по баллам ЕГЭ по математике в 2013 году по разным типам регионов
Макаров: Но есть и более весомый аргумент, говорящий, что сравнение любых средних или других показателей между регионами надо производить крайне осторожно. Все эти годы – это достаточно устойчивый показатель – обязательные экзамены ЕГЭ в школах сдает только около 50% детей из соответствующей возрастной когорты. Что происходит с остальной половиной? Они после 9-го класса, а может быть, и раньше уходят в колледжи, ПТУ или вообще на рынок труда. Они имеют право сдавать ЕГЭ, но не обязаны, и сдают его крайне редко. И вот как только мы переходим к сравнению результатов двух регионов, то выясняется две важные детали. Доля сдающих ЕГЭ сильно варьируется по регионам. Если регионы, где эта доля опускается ниже 40%, а есть, где она составляет 80% и более.
Вместо регионов представим себе две школы, результаты которых мы хотим сравнить. В одной школе мы оставили в 10-й класс только отличников, остальным сказали, что ваше место в ПТУ, или они сами решили прекратить образование. А в другой школе оставили в 10-й класс абсолютно всех по тем соображениям, что детям просто некуда идти продолжать образование. Это могут быть сельские регионы, где в селах нет никаких ПТУ, это могут быть регионы Дальнего Востока, где у нас вообще не так много ПТУ. При одинаково хорошей организации учебного процесса средний балл в этих школах, естественно, будет сильно отличаться, потому что мы искусственно убрали всех слабых детей из одной школы, а в другую, наоборот, добавили. Поэтому сравнение средних баллов или числа двоечников в регионах надо делать очень осторожно. Погоня за средним баллом стимулирует к принятию неправильных решений – как на уровне школы, так и на уровне региона.
Кроме того, надо иметь в виду, что эта доля когорты сильно расслаивается и по гендерному признаку. У нас в когорте примерно одинаковое количество юношей и девушек в этом возрасте, но ЕГЭ среди юношей в среднем сдают 45%, а среди девушек 55% по стране. По регионам эти проценты тоже сильно варьируются – тут сказываются и этнические особенности регионов, где-то могут говорить, что девушке не место в вузе.
– Пол ребенка влияет на его результаты?
Макаров: Мы обнаруживаем, что среди высоких баллов по ЕГЭ по математике, конечно, гораздо больше юношей, чем девушек. И наоборот, слабых девушек с низкими результатами гораздо больше, чем юношей. А если брать отрезок в районе 50–70 баллов, то тут различия между успешностью математики юношей и девушек достаточно слабые.
Вообще когда приводятся ключевые показатели нашей социально-экономической жизни в виде средних значений, то это порождает порой колоссальное заблуждение и социальную напряженность в стране. Когда мы сообщаем гражданам всех остальных регионов страны, что средняя заработная плата в Москве 54 тысячи рублей – все остальные думают, что москвичи зажрались. Во всем мире доходы населения измеряются медианой. А медиана дохода в Москве – около 35 тысяч рублей. Это значит, половина москвичей получают меньше 35 тысяч! В Москве очень высокое расслоение доходов! И это совсем другая картина.
Ященко: У Министерства образования для оценки образования в регионах используется еще один показатель, абсолютно вредный – еще худший, чем среднее. Он называется децильный коэффициент. Он говорит о том, что надо брать средний балл 10% лучших по ЕГЭ школ в регионе и 10% худших и делить одно на другое, а то, что получится, называть доступностью образования (чем ниже коэффициент, тем меньше разница между баллами самых слабых и самых сильных. – Slon). Из-за чего он страшно вреден? Он стимулирует не развивать таланты детей. Регион, который этим занимается, например создает губернаторские интернаты, – он себе этот коэффициент ухудшает. Поднять результаты низших 10% тяжелее, чем опустить результаты высших.
Многим детям и не нужен высокий балл по ЕГЭ, он говорит: мне 50 хватит, я пойду работать трактористом, что в общем очень неплохо. Нам не нужно ставить целью, чтобы все получали 90 баллов, – это и детям не надо. Образование должно выполнять потребности людей, и если кто-то хочет работать на заводе или пахать землю, ему не нужны столь высокие баллы.
– А как понять, скольким нужны, а скольким нет?
Ященко: Это зависит от потребностей страны и региона. Где-то у нас больше химических производств – там дети больше выбирают ЕГЭ по химии, где-то чего-то другого. И школа, которая обучила всех на 50 баллов, и они все остались и успешны в родном селе, заслуживает не меньшего поощрения, чем та, которая подготовила стобалльников из «отобранных» детей. Но это не значит, что всех нужно усреднить. В этом году несколько десятков ребят из сельских школ победили в общероссийских олимпиадах – это лучший показатель того, что шанс есть у всех, что социальный лифт работает.
– Как изменился за эти пять лет уровень людей, сдающих ЕГЭ?
Макаров: Если говорить в бессмысленных терминах средних значений, по русскому языку год от года средний балл возрастает на два балла – в прошлом году он достиг 65.
– Но вам не кажется, что дети реально умнеют?
Макаров: Эти баллы не имеют никакого отношения к вопросу, умнеют ли дети. Это популярный стереотип. Понятно, что по сравнению с первыми годами, 2009–2010, когда учительское сообщество было весьма скептически настроено к ЕГЭ и думало: ну вот сейчас все отменят, – а с другой стороны, само еще не понимало, как именно готовить детей к сдаче экзамена ЕГЭ, первые результаты были более низкие. Понятно, что со временем учителя приспособились, поработали с обширной методической литературой. Показатели могли расти по этой причине.
У меня в целом впечатление, что количество «умных» детей вообще величина постоянная в любой стране и не зависит от усилий школы. У нас есть сильные дети – это связано и с семьей, и с традицией, конечно, есть и сильные школы, которые помогают этим детям развиться. Но если мы отправим в сильные школы слабых детей, или – как это было в некоторых регионах – объявим половину школ региона лицеями и гимназиями, оставив в них тех же самых учителей и методики преподавания, ясно, что детям это не поможет.
– Декан экономического факультета МГУ Александр Аузан жаловался, что абитуриенты, которые приходят к ним даже с достаточно высоким баллом ЕГЭ по математике, не могут решить простейшую задачу их экзамена.
Макаров: А вы знаете, сколько детей у нас в стране, у кого достаточно высокая оценка по математике?
– Мало?
Макаров: Могу вам сказать – 90 баллов и более у нас набирают всего 5–6 тысяч человек в стране. 5–6 тысяч! Как вы думаете, если сдают 800 тысяч, а высокая оценка у пяти тысяч, – много это?
– Складывается удручающая картина.
Макаров: ЕГЭ наконец-то показало нам, что вообще творится в нашем школьном образовании. Пусть там до 10% фальсификаций. Но мы видим, что многие дети не справляются с программой 9-го класса, они даже не решают задачи 6–8-го класса. Может быть, таких детей нужно доучивать – и по русскому языку, и по математике. Например, классическая простая бытовая задача из части В: йогурт стоит 4 рубля 60 копеек, сколько йогуртов можно купить на 25 рублей? Формально по уровню навыков это задача 4–5-го класса максимум. Подобную задачу не решают больше 20% выпускников.
Ященко: В математике мы видим, что в 2–2,5 раза больше ошибок дети допускают в простейшей задаче В1, чем при решении логарифмических уравнений. Это показывает простую вещь – что огромный процент детей в 10–11-х классах изучают математику и другие предметы абсолютно формально. То есть у нас образование в существенной части занимается имитацией. Вместо того чтобы давать понимание, людей формально натаскивают на то, на что проще натаскать. Огромное количество уроков проходят для школьников впустую.
Если, как показывает наш анализ, дети не знают чего-то базового, программы 9-го класса, а их учат дальше, – это значит, что бессмысленно тратятся государственные деньги, бессмысленно тратится время ребенка, абсолютно бесценное. И средний балл тут ничего не покажет. Потому что мы видим, что человек действительно решил несколько задач, но эти задачи он решил абсолютно формально, и его образование было бессмысленным.
Наш анализ использовался при создании новой концепции математического образования, в которую как раз то, что я говорю, заложено. То есть с математикой дело уже сдвинулось.
– Есть такое популярное мнение, его часто высказывают представители вузов, что наберем слабых детей из-за этого ЕГЭ. У меня возникает вопрос: а кто бы иначе к ним пришел, какие-то сильные дети? Это правда, что сильные дети из-за ЕГЭ не могут вытеснить слабых?
Макаров: Вполне уместно ставить вопрос, влияет ли ЕГЭ на качество школьного образования российских детей, которые приходят в вузы. Многие вузы, в том числе технические, жалуются на то, что к ним приходят все более слабые дети.
– И это правда?
Макаров: Это правда. Почему это происходит? Сюжет номер один – правила приема в вузы по сумме трех экзаменов.
– То есть иметь высокий балл по непрофильным предметам и за счет него пройти с тройкой по профильному?
Макаров: Да. В любой технический вуз обязательно требуется математика и русский, а дальше к ним прибавляется физика, либо химия, либо информатика. Давайте разобьем детей с одинаковой сумой баллов на три категории – у первых математика заметно лучше, чем русский язык. Вторая категория – у которых примерно одинаково. И третья – у кого русский язык заметно выше, чем математика. Так вот, в первую категорию попадают только 5–7% детей, во вторую – примерно 15–30%, а 55–80% детей попадают в третью. Если человек с 96 баллами по русскому языку и с 50 баллами по математике принес документы в технический вуз…
– Его не могут не взять, даже если есть человек с более высоким баллом по математике?
Макаров: Да! Мы специально просили специалистов дать такую оценку – они считают, что 65 баллов по русскому языку более чем достаточно для продолжения образования по любой специализации, если речь не идет о журналистике, филологии, структурной лингвистике.
Ященко: При этом получить высокий балл по русскому языку намного легче, чем по математике. В русском языке много тестовых задач. И даже если ты отвечаешь наугад, ты наполучаешь там баллов 20–30. А по математике, если ты не решил ни одной задачи, ты получаешь ноль. Ребенку намного проще поднять свой балл по русскому языку, с помощью репетиторов и так далее. А при приеме в вузы «стоит» этот балл столько же, сколько балл по математике. То есть ребенку выгоднее вкладываться в русский.
Макаров: Мы эти результаты впервые получили три года назад, и тогда мы предлагали поменять правила приема в вузы. Самое простое правило: вы принимаете по одному или двум профильным предметам, при этом проходной барьер по русскому языку – это, например, 50 или 65 баллов.
– То есть русский заменить на зачет.
Макаров: Да. Зачет/не зачет.
– Но а раньше-то что было – был разный вес у разных предметов?
Макаров: Никакого разного веса не было. Неким фильтром были экзамены. В старой системе приема абитуриенты сдавали два-три-четыре экзамена. Но вступительные экзамены – это богатое поле для коррупции, в том числе для преподавателей, которые занимались репетиторством. Это резко сужало возможности детей и родителей из других городов или тех, у кого нет выходов на нужные университеты. И я напоминаю, что никто не мешает сейчас вузам вводить дополнительные экзамены, и эту возможность используют некоторые московские вузы.
– Я не понимаю, почему они говорят именно об ухудшении качества абитуриентов.
Макаров: Миф об ухудшении. Мы забыли, что в советское время высшее образование у нас в среднем получало всего лишь около 30% соответствующей когорты. Мы сейчас перешли на высшее образование практически для всех – в той или иной форме. Более того, когда мы порой смотрим, сколько вузов Москвы – сильных замечательных технических вузов Москвы – требуют ЕГЭ по физике и сколько москвичей сдают физику в качестве третьего экзамена, мы просто говорим: вам некого принимать! То есть, чтобы заполнить выделенные бюджетные места, вузы готовы на эти места всеми правдами и неправдами принимать кого угодно. Иначе вуз теряет эти бюджетные места, и вуз теряет финансирование, и вузу надо сокращать преподавателей.
Я напомню, что это особенно стало остро буквально последний год, потому что мы наконец вползли в демографическую яму, которая у нас будет еще 4–5 лет. Что означает, что просто физически число детей, которые могут прийти в вузы, сократится на сотни тысяч человек. Представьте себе: 100 вузов просто не наберут никого на первый курс. Реальность такова, что число бюджетных мест объективно должно сокращаться, число преподавателей в вузах объективно должно сокращаться. Если этого не происходит, то брать надо кого угодно, и чего же тогда жаловаться, что эти люди не очень пригодны для дальнейшего обучения?
– Вы говорите, что многие вузы не заинтересованы в честном ЕГЭ, так а правительство-то заинтересовано, чтобы все это расчистить.
Макаров: Конечно, вот и идут нападки на Ливанова со всех сторон, хотя за проведение ЕГЭ отвечает Рособрнадзор.
– Какие изменения ждут ЕГЭ в 2015 году?
Макаров: В ближайшее время, насколько мне известно, Министерство образования и Рособрназдор, выполняя поручение президента, сформулируют свои предложения в этой области: банки задач ЕГЭ должны стать доступными для всех; возможно, надо предусмотреть возможность сдавать ЕГЭ не раз в году, а несколько раз в году – то есть пересдавать. И также есть идея, чтобы экзамен стал многоуровневым – не заставлять всех выпускников школ страны, которым это не нужно, терзать задачи по математике, которые нужны поступающим на мехмат МГУ. Предварительные финансовые расчеты показывают, что проведение двухуровневого экзамена даже выгоднее по деньгам. Часть предложений министерство уже объявило – например, насколько я знаю, скоро не будет больше тестовой части ни в одном экзамене. В математике ее нет с 2010 года – по результатам нашего анализа 2009 года поменяли формат этого экзамена.
Ященко: Эти нововведения уже встречают некоторый идейный отпор. Недавно вышло интервью Виктора Болотова – бывшего руководителя Рособрнадзора, где он критикует министра Ливанова, мол, зря убрали тестовую часть. Но он сам путает причины со следствием. Он аргументирует необходимость тестов тем, что большая часть населения не в состоянии просчитать эффект от заполнения клеточек случайным образом. Но простой подсчет, доступный нынешнему школьнику, показывает, что в 2009 году, – когда в математике было 10 задач с выбором ответа из 4 вариантов, а «порог двойки» был 4 задачи, – вероятность «угадать», вообще ничего не зная, была выше 20%. А если умеешь решать хотя бы одну или две задачи, она вообще будет больше половины! То есть десятки тысяч выпускников тогда просто выигрывали свой результат в «лотерею».
Но не все наши рекомендации уже услышаны. Уже много лет мы говорим, что оценка школьного учителя не должна быть непосредственно связана с результатами ЕГЭ.