Шествие на главной улице Грозного, июль 1996 года
Геннадий Хамельянин / ИТАР-ТАСС
Рядом с баней отрезали головы. Много местных русскоязычных женщин там погибло, были среди убитых и мужчины. Боевики вытаскивали их вечером или ночью прямо из квартир. Тащили за волосы, подгоняли прикладами. Унизить обреченных — одно из любимейших занятий низких и подлых душ, пропитанных нацизмом. Национальный конфликт рождается, живет десятилетиями, прорастая сквозь поколения, проникает в умы подобно ядовитому грибу и оправдывает злодеяния против невинных людей. Механизм войны запускается правителями сверху, поражает людей, как молния, а внизу долго полыхают пожары.
Казни у бани проходили под надзором старших опытных товарищей. Обвиняемому наскоро зачитывали приговор в формате суда-тройки НКВД, заклеивали рот скотчем, клали его голову над заранее подготовленной ямой, чтобы меньше испачкаться кровью, бьющей с напором из сонных артерий, и приступали к делу. В Древнем Китае люди верили, что обезглавливание — суровая участь, непочтение к памяти предков, создавших прекрасное тело как подарок для души-путешественницы, однако в Ичкерии с этим сложностей не возникало. Как бы несчастный ни мычал и ни стонал, ни пытался уползти от лобного места, со свойственным кавказцам азартом его возвращали, и казнь неумолимо завершали, нещадно разрубая шейные позвонки. В течение краткого времени после отделения головы от тела мозг казненного умирал, утрачивая восприятие нашей жестокой реальности.
Романтики, оболваненные пропагандой неистовой свободы, вначале смотрели на экзекуцию в горестном унынии, но потом приходило понимание, что иначе нельзя. Опыт разведения и забоя скота сказывался положительно. Ведь каждый сельский мальчишка помогал отцу или дяде лет с шести-семи управляться с курами, баранами, овцами, бычками, резать их на шашлык. Пригодилось такое умение во времена Ичкерии, как пригодилось бы и в любое другое военное время. Тем более что куда ни погляди, кругом жили провокаторы, предатели и враги чеченского народа.
Как только яма у бани заполнялась телами и головами убитых, сразу рыли новую, чинно, спокойно, словно выполняли обычную работу. Люди в округе знали правду, но боялись обсуждать происходящее, пересказывая друг другу новости шепотом. Джохар Дудаев объявил, что все на чеченской земле принадлежит чеченцам! «Что хотите, то и берите вместе с нечеченским населением», так услышали люди на митинге. А нечеченского населения было несколько сотен тысяч. Заплечных дел мастера всегда могли сказать, что русские земляки виноваты во всем за последние две, а то и четыре сотни лет, или списать зверства на другую военную сторону. Глубокие ямы рядом со старой баней быстро наполнялись трупами. Профессионалы учили молодняк резать головы неверным, тем, кто мог, по мнению горячих революционеров, предать светлое будущее Ичкерии. Внутри бани иногда пытали, но когда этого не требовалось, так как ничего нового обвиняемый рассказать не мог, его сразу вели на казнь. Через время вонища в районе бани стала нестерпимой, и умельцы переместились в березовую рощицу напротив, но по привычке местные говорили: «К бане повели, значит, отрежут голову, не расстреляют».
Старая баня в поселке Кирова города Грозного выделялась эклектикой, в ее фасаде преобладало хаотичное смешение стилей, подчиненное общей идее комфорта и удобства, как самые ранние послереволюционные постройки СССР. Вверху — круглое слуховое окно для проветривания помещения, внизу — объемные арки базилики. Заборчик в дореволюционном стиле по задумке мастера призван был объединить тех, кто помнил царское время, с коммунистами, но так и остался пародией на своих предшественников. После боев Первой чеченской войны к отсутствию коммуникаций окончательно привыкли, а баня, утратив прежнее предназначение, превратилась в кровавый хамам для неверных.
