Торжественное шествие в День Австралийско-Нозеландского корпуса — памятную дату в честь погибших при Галлиполи жителях Зелёного континента. Уогга-Уогга, австралийский штат Новый Южный Уэльс, 25 апреля 2015 года

Торжественное шествие в День Австралийско-Нозеландского корпуса — памятную дату в честь погибших при Галлиполи жителях Зелёного континента. Уогга-Уогга, австралийский штат Новый Южный Уэльс, 25 апреля 2015 года

Фото: WIkipedia / Bidgee

110 лет назад Первая мировая война находилась в самом разгаре. В середине февраля 1915 на стыке Эгейского и Мраморного морей — на воде, на суше и в воздухе — войска Антанты начали то, что один из участников тех событий, капитан британской армии Генри Милдмей Сент-Джон, назвал последним крестовым походом.

Так что это было — одна из решающих схваток великой войны или очередное столкновение христианского Запада с исламским Востоком? Или, быть может, личный поединок двоих из когорты величайших политиков всего ХХ века — Уинстона Черчилля и Мустафы Кемаля, будущего Ататюрка? Первого здесь будет ждать едва ли не самый кошмарный провал в жизни, а второго — напротив, трамплин к будущим историческим достижениям.

Эта битва длилась почти год, она стоила жизней 132 тысячам людей с обеих сторон и положила начало военной истории целого континента. Она не изменила итоговый исход войны, но существенно повлияла на многие её итоги — возможно, мировой конфликт закончился б куда быстрее, а Россия вышла б из него победительницей, сохранив при этом монархический строй и осуществив давнюю имперскую мечту о русском Константинополе. Всё это — про Галлиполийское сражение, также известное как Дарданелльская операция.

С заднего двора на помощь России

К концу 1914 года линия окопов Первой мировой на Западном фронте протянулась через Францию ​​и Бельгию. Фронт на карте принял очертания, которые с небольшими изменениями сохранит и в последующие несколько лет.

Британские и немецкие солдаты на нейтральной полосе во время рождественского перемирия, 25 декабря 1914 года

Фото: Wikipedia / Robson Harold B.

Кровавое равновесие позиционных боев войны не устраивало страны Антанты. Ведь после вступления в войну Османской империи они оказались разделёнными общей территорией Центральных держав, протянувшейся от Ближнего Востока до Балтики, где хозяйничал германский флот. Из доступных коммуникаций между Россией и её союзниками на Западе оставался один арктический путь, и он вряд ли мог удовлетворить потребности партнёров по коалиции. Тем более, что империя Романовых не располагала на тот момент крупными портами на Баренцевом море, Архангельск находился в отдалении, а Белое море ежегодно на несколько месяцев сковывали неприступные льды.

В этой ситуации в Лондоне всё громче звучали голоса тех, кто предлагал бить в подбрюшье врага, со стороны Средиземного моря. Предлагалось нанести удар по Османской империи — слабому звену Центрального блока, не располагавшему ни современным флотом, ни способной сравниться с англичанам или французам армией. По крайней мере, именно так, оглядываясь на результаты провальных для Порты войн в начале XX века, полагали стратеги союзников.

Громче всего в поддержку антитурецкой операции высказывался первый лорд британского Адмиралтейства Уинстон Черчилль. Этот 40-летний герой Второй англо-бурской войны пришёл в политику не так давно, но уже успел поработать в ряде министерств, а военно-морское ведомство возглавил за три года до Первой мировой.

Уинстон Черчилль (второй слева) в часы «Осады Сидней-стрит», перестрелки между органами правопорядка с латвийскими анархистами. Лондон, 3 января 1911 года

Фото: Wikipedia

В Париже планы Черчилля в отношении Средиземного моря сперва встретили скепсис. Французы предлагали не размениваться по мелочам и сконцентрироваться на главном враге, Германии, продолжавшей удерживать северо-восток Третьей республики. Но первого лорда Адмиралтейства уже тянуло на Балканы — точно как жюльверновского капитана Гаттераса на Северный полюс.

Главный летописец мировых войн Лиддел Гарт в своей книге «Правда о Первой мировой» пишет: «В противовес им [французам] британское правительство считало, что фронт позиционной войны во Франции непроницаем для фронтальных ударов, а потому серьезно возражало против бесцельного расходования новых армий в этих тщетных попытках к прорыву. Вместе с тем Британия все сильнее и сильнее опасалась возможного бессилия и паралича России».

Впрочем, противников далекой экспедиции к берегам Османской империи хватало и среди англичан. Оппоненты Черчилля полагали, что восстановить коммуникации с Россией путём захвата Черноморских проливов — дело, конечно, полезное. Но лучше бы западным союзникам озаботиться накоплением собственных резервов. И всё же, по словам английского военно-морского историка Герберта Ригли Уилсона, «несмотря на профессиональные сомнения старших адмиралов», планы первого лорда по захвату черноморских проливов и Константинополя в конечном итоге возобладали. «Морской штаб Адмиралтейства был ещё новым и сравнительно слабым органом, слишком послушным каждому мановению руки Черчилля».