Карьера двадцатишестилетнего молодого человека взлетела стремительно – и так, как он сам не ожидал. Ответственный секретарь газеты «Известия» Владимир Бородин в мгновение ока превратился в и.о. главного редактора, а затем, через полтора месяца и в главного редактора газеты. Причиной стал выпуск бесланского номера газеты, из-за которого главный редактор Раф Шакиров работы лишился. Закончились полномочия нового главного редактора тоже неожиданно: газету купил «Газпром», который, по мнению Бородина, хотел в предвыборный период видеть совсем другую журналистику. Вот так трагедии и катастрофы, выборы и разбор полетов после них отмеряют время тех, кто занимает топовые должности в российской журналистике. Владимир Бородин рассказал Slon.ru о том, как Владимир Потанин выступал в роли собственника СМИ, что такое «Известия» как политический актив, зачем и как перестраивали газету «Труд», и чем отличаются братья Ананьевы от других российских медиамагнатов. Бесланский номер | Вместо дискуссий – манифесты | Такие разные владельцы | Время «Труда» | Не игрушка и не рупор БЕСЛАНСКИЙ НОМЕР
–
– Бесланская история очень мне врезалась в память, очень меня она затронула. Штурм школы был в пятницу, и мы с пятницы на субботу делали субботний номер. И наблюдали в прямом эфире, как и вся страна, этот штурм. Без слез на это нельзя было смотреть. И когда мы делали этот номер (вышел 6 сентября 2004 года – Slon.ru), у меня был посыл – сопереживания со страной. Не было никакого манифеста, призыва к баррикадам; это было такое общественное и личное чувство, которое происходит, мягко говоря, не часто. Мы отдавали себе отчет в том, что это достаточно смелый поступок и смелый номер, но я по малоопытности (мне тогда было 26 лет) совершенно не думал, что он будет воспринят столь болезненно. Как мне представляется, дело журналистов – быть каким-то камертоном, и вот тогда камертон был такой – со слезами, криками и соплями. Это было абсолютно общественным камертоном: нельзя в такой ситуации журналисту делать стандартный, обыкновенный номер, как будто ничего в стране с нашими людьми не происходит. Это было общее состояние. Я напомню, что формат газеты был А2, а газета была черно-белой. Мы изготовили номер в такой плакатной манере: полосные фотографии на первой и последней страницах, логотип газеты мы спустили из верхней части полосы вниз, а внутри были репортажи и полуполосные фотографии. А потом – понятно что происходит. И у акционеров «Известий» – «Проф-Медиа», и у властных структур происходит взрыв эмоций. Шакиров был вынужден покинуть газету. Мы с ним встретились в воскресенье (суббота – выходной). Я спросил, была ли какая-то реакция или все спокойно. Он сказал, что реакция была, «и ты не представляешь какая». А подробности? Подробности потом. Он попросил меня прийти в понедельник в полдесятого утра и надеть галстук. Для меня что первое сообщение, что второе было странным. Полдесятого – немыслимая рань для газеты, жизнь которой начиналась в 12 часов. Да и галстуки я не носил вообще. Мы с ним встретились наутро, он долго не говорил, в чем суть и тема встречи, но, когда он все это озвучил, это вызвало у меня бурю эмоций и шоковое состояние. Первая реакция была – отказаться [от поста редактора газеты]. Встреча была на троих – еще и с Рафаэлем Акоповым, представителем акционера «Известий». Решающими [для принятия решения] были слова Рафа о том, что изменения, которые в газете затеяны, должны быть продолжены. В результате я согласился исполнять обязанности главного редактора, о чем было объявлено в тот же день на редколлегии. –
–
– Я не знаю из этой встречи сложилось ощущение или позже, но однозначно – на них надавили. –
– Мы с Потаниным про это потом не говорили. Я не думаю, что это сильно приятно, но мне всегда казалось, что они – профессиональные люди в смысле медиа. И никогда, когда я был главным редактором «Известий», акционер не вмешивался в редакционную политику. И если бы из-за этой публикации не было давления извне, и даже если бы у них были эмоциональные реакции, то не возникло бы желания поменять главного редактора. То есть я абсолютно убежден в том, что это было не волюнтаристское решение, а решение, которое было спровоцировано политическими реакциями, эмоциями и истериками. –
– Премьера? –
–
– Я не знаю, чьими реакциями. Подозреваю, что реакции были у многих людей, которые принимали в тот момент решения в стране. Насколько мне известно, это не было личным звонком главы государства. В какой форме было – не знаю, но это была такая общая эмоция со стороны больших чиновников. –
– Послушайте, официальная версия тогда была следующая: акционеры не согласны с главным редактором, который выбрал для бесланской истории эмоциональную форму публикации материалов, в тот момент это было лишним. Это – то, что было публично тогда озвучено. В том числе и мне. Безусловно, Акопов, который тогда меня видел впервые в своей жизни, не мог по-другому объяснять мне отставку главного редактора, а также то, что ему или его шефу звонили конкретные чиновники, с именами и отчествами. Все – разумные люди, и прекрасно понимали правила игры. Поэтому вам лучше спросить у Акопова или Потанина, кто им в этот момент звонил. –
– Да, я в вас верю. Да мне, впрочем, это и неинтересно. Я для себя понял, что людей звонило много, и все они – со страшными фамилиями, и этого было мне достаточно. А оттенки серого меня ни тогда не интересовали, ни сейчас не интересуют. –
– Я могу сказать, что было тяжело, но мне кажется, что со стороны это будет выглядеть как поза страдающего молодого человека, которому было тяжело принять груз ответственности главного редактора. –
–
–
– Я когда был исполняющим обязанности [главного редактора], не думал о сумасшедшей карьере, еще о чем-то. Это было испытание на удержание. По крайней мере, те полтора месяца, когда я исполнял обязанности, было тяжело. В тот момент были задержки по зарплатам в редакции. В тот момент у меня был один заместитель, в то время как у Михаила Михайловича Кожокина в свое время – шесть замов: Георгий Бовт ушел после моего назначения, другие люди тоже стали уходить. Это была временная история и непонятная ситуация: было очевидно, что меня не будут утверждать главным редактором, что я – временно. Я не мог взять людей с рынка, и внутри ситуация была не очень простая. В тот момент, когда я исполнял обязанности, это было испытанием и проверкой на стрессоустойчивость, это я сейчас понимаю. Но тогда мне было важно, чтобы газета, которую я любил и в которой проработал достаточное время, не развалилась, чтобы люди почувствовали, что жизнь продолжается, что есть много планов и можно развиваться дальше. Так что было ли сложно тогда? Да, было. И ответ банальный: по-другому быть не могло. Человеку в моем возрасте, с моим опытом и в ситуации громкой и яркой отставки предыдущего главного редактора въезжать в ситуацию, конечно, было нелегко. –
– Я так понимаю, что да, была рекомендация Рафа. Дальше, почему меня утвердили... С одной стороны, как я догадываюсь, был мотив продолжения изменений, которые начинал Раф. Понятно, что я человек для газеты не чужой, что меня знают. Понятно, что если приглашать человека извне, с рынка, это будет связано с пертурбациями в коллективе. А это – нервозность, которая была не нужна ни газете, ни акционерам. Было понятно, что да, молодой, опыта руководства вообще нет, но эти полтора месяца кому-то что-то показали. Я не думал, что так сложится. Я давал себе максимум 5% из 100, что ситуация будет развиваться так, как она дальше развивалась. ВМЕСТО ДИСКУССИЙ – МАНИФЕСТЫ –
– Через полтора года? Меня попросили это сделать. Напомню, что в середине 2005 года газета была приобретена «Газпром-Медиа». Появился новый акционер, и вполне логично было новому акционеру ставить новый менеджмент. Не могу сказать, что мы жили душа в душу с «Газпром-Медиа», в отличие от «Проф-Медиа», с которой у нас не было проблем. Еще раз повторю, что с Акоповым ничего сложного в профессиональном плане не было. Мы хорошо понимали друг друга. –
– Встречались. –
– Богатый человек. Живой. Очень неглупый. –
– Отличный. Реально отличный. Он сделал профессиональную управляющую компанию и общается в основном с ней напрямую, а не с менеджментом конкретных активов. Поэтому никаких общений, звонков, просьб никогда с его стороны мне не было. И это очень профессионально для человека, который сам не медийщик, не разбирается досконально в предмете, а при этом чувствует инвестиционную привлекательность в нашей сфере, как профессиональный инвестор работает с управляющей компанией. Но возвращаясь к моему уходу. В один прекрасный момент у нас состоялся разговором с Николаем Юрьевичем Сенкевичем, гендиректором «Газпром-Медиа», который сообщил, что принято решение о том, что главным редактором будет другой человек. –
– Да, это был Владимир Константинович Мамонтов. На мой вопрос, связано ли это с политическим моментом (мы все-таки многое себе позволяли и в редакционных колонках, и в других текстах, и в принципе в подаче материалов), он сказал, что не связано. Я спросил, связано ли это с моими профессиональными характеристиками, он сказал, что тоже никак не связано. А на мой недоуменный вопрос, а в чем же тогда тема, он сказал, что нужен опытный человек. Я сказал, что бывают случаи, когда неопытность лучше иного опыта, с этим он согласился, но пригласил в кабинет Владимира Мамонтова, мы это втроем еще пообсуждали. Мне было предложено стать шеф-редактором, то есть первым замом. Это предложение я отклонил, на что меня попросили еще сутки подумать. Я подумал и еще раз отклонил. В общем, такая нормальная, на самом деле, управленческая ситуация. –
– Я думаю, что перед газетой «Газпром-Медиа» ставил другие задачи. И совершенно справедливо они полагали, что с этими задачами я не справлюсь. Отдаю в этом полный себе отчет. Если бы меня в лоб спросили про это, я бы, конечно, сказал, что не справлюсь. Все-таки одно дело заниматься журналистикой, а другое – заниматься «как бы журналистикой». Вот так осторожно скажу. –
– В том числе и ее, конечно. У нас такое время настало в профессиональной среде, что мы потеряли чуткость ко всем этим делам. Когда, объясняя все очень логично – нынешним моментом, обстоятельствами, конъюнктурой или тем, что потом будет получше, люди просто мимикрируют из одной профессии в другую. Не отдают при этом себе в этом отчет. И это опасно как для этих людей, так и для потребителей: та же газета, тот же телесигнал, а суть – другая. В 2007-м были выборы в Госдуму, в 2008-м – президентские, и нужно было понимать, как газета будет позиционирована в эти годы. Как она оказалась позиционирована – всем известно. И кого поддерживала, тоже всем известно. –
– Газета превратилась в печатный орган, который поддерживал «Единую Россию», причем, буквально по Шварцу: говорила всю правду о гениальном короле. Вот в таком бескомпромиссном ключе развивалась редакционная политика газеты. Ну, например. Когда мы там работали, у нас была идеология разделения новостей и комментариев. Мы даже создали такую полосу – «Мнения и комментарии». –
– Нет, это происходило при главном редакторе Бородине. К сожалению, дискуссионная площадка, где должны были встречаться оппоненты, была отдана под манифесты. Редакционная составляющая стала тоже, скажем так, необъективной. Поэтому мне лично, во-первых, такими задачами заниматься не очень интересно, а во-вторых, с задачами, которые были перед газетой поставлены, руководство абсолютно справилось. В этом смысле все достаточно эффективно. И абсолютно правильно, что меня попросили уйти. Абсолютно правильно, что после меня произошли изменения. В той политической логике все было сделано правильно. Другое дело, что это принесло вред самой газете. Если посмотреть на аудиторные показатели, то за все время измерения «Гэллапом» при мне они были самые высокими. При этом я не спорю с «Единой Россией», по популярности она – намного впереди, и дай бог, чтобы у газеты было больше аудитории, в том числе и за счет электората «Единой России». Однако все-таки мне кажется, что у страны России должна быть какая-то другая информационная конфигурация. В какое-то время мы стали подходить к абсолютно любому СМИ как к ресурсу, как к инструменту. Что в годы информационных войн, в 90-е, что в эпоху больших политических тяжеловесов. А мне все же кажется, что это не ресурс, а национальное достояние, извините за пафос. Мне кажется, для страны газета «Известия» сделала бы больше, если бы была открытой дискуссионной площадкой. Что можно сделать для меня как для читателя, чтобы вновь привлечь в «Известия»? Со мной надо поработать. Все же репутация зарабатывается долго, а разрушить ее можно в один момент. ТАКИЕ РАЗНЫЕ ВЛАДЕЛЬЦЫ –
– Конечно. На самом деле, мне кажется, что то, кому принадлежат «Известия», важно узкому кругу людей, но если – крупными мазками, то это все равно: одна аффилированная с государством компания продала другой, близкой к государству компании, газету. И давайте искать оттенки опять-таки серого в этой картинке. –
– Наверное, как всегда «политическая целесообразность». Думаю, что для «Газпром-Медиа» «Известия» – это неприятный и мелкий бизнес. И официальная версия же такая, что газета приобреталась «Газпромом-Медиа» в интересах третьих лиц, что с точки зрения моей или базовой логики – какой-то нонсенс. Если бы никому неизвестный посредник покупал в интересах «Газпром-Медиа», я бы как-то понял. Хотя это – их дело. –
–
– Конечно, это вопрос к Потанину. Насколько я понимаю логику того времени, когда он приобретал газету, это был не экономический, а политический мотив. И в этом смысле он получил дивиденды, о которых мы даже не подозреваем. То, что «Известия» упрочили его политические позиции в 90-х – безусловно. И то, что стали своеобразным входным билетом – тоже безусловно. Вообще проблема медиа в России в том, что это – политизированный и политически зависимый сегмент экономики. Тяжело к нему относиться исключительно с позиции бизнес-логики. С точки зрения бизнеса, конечно, Потанин недополучил дивидендов, но опять же как посчитать в долларах или рублях политические очки, заработанные им в то же время, я не знаю. Но знаете, что интересно? Думаю, в какой-то момент газеты перестали быть входным билетом к чиновникам для них, бизнесменов, а стали входным билетом для чиновников к бизнесменам. Включилась строго обратная история. И в этом смысле я думаю, он рад. И насколько я понимаю логику дальнейшего развития «Проф-Медиа», они ушли от политически рискованных, с их точки зрения, ресурсов и сосредоточились на развлекательных, – продав и «Комсомольскую правду», и «Известия». –
– (
) Мне он такого не говорил. Но это то, о чем я вам и говорю. В какой-то момент он с «Известиями» представлял геморрой для государства и, возможно, своих конкурентов, у него переговорные позиции были усилены «Известиями», а в какой-то момент стало строго наоборот: владение «Известиями» могло стать уязвимым для него. –
– Безусловно. Когда мы говорим про свободу слова, про непопулярность газет, вина журналистов – колоссальная. Свою роль сыграли в этом политики, государство. Есть в этом вина акционеров, безусловная. Есть вина и общества, потребителей, для которых свобода слова оказалась не настолько важной. Однако безусловна и вина журналистов. Они допускали и допускают многочисленные ошибки. И идут на сделки с совестью в плане «заказухи», которая подрывает доверие. Бывает, банально трусливы. Часть из них превратилась в таких чиновников от медиа. Журналисты в России стали ведомыми, а не ведущими, в массе своей они перестали производить независящие ни от кого суждения, мнения. Можно назвать несколько имен, которые продолжают этим заниматься, но, по большому счету, журналисты сдались. Я по-разному и сложно отношусь, например, к конкретным журналистам с НТВ, но это были люди не ведомые. Мне скажут, что они были ведомы [Владимиром] Гусинским. Соглашусь только отчасти. Мне кажется, что многие из них работали не только на него, но и на страну. Это были люди, за которыми шли. Их сломали, и это стало сигналом для всего остального рынка, который испугался. И удивляться тому, что нет гражданского общества, не надо. Если на протяжении всех последних лет говорить, что свобода слова – это не достояние общества, а инструмент влияния олигархов, которые есть зло и которые пользуются этим инструментом в своих коварных интересах, то и не удивляйтесь электоральным проблемам. Это же – очень связанные вещи. Можно долго распределять доли ответственности – государства, акционеров, журналистов (и с себя, кстати, я тоже ответственности не снимаю, считаю, что за все нужно отвечать), но ошибки были у всех. ВРЕМЯ «ТРУДА» –
– Я очень придирчиво относился к предложениям, но в результате пришел работать в «Промсвязькапитал», который управляет активами братьев Ананьевых. Под его началом оказалось много медиа-компаний: ИД «АиФ», ИД «Труд», ИД «Экстра-М», типографии и большая дистрибуционная сеть. Пришел я туда работать директором по контенту медийных активов. И втроем – с Василием Гатовым и Александром Страховым, мы стоим у истоков создания холдинга «Медиа-3». Компания стала управлять медийными активами профессионально. Ни о каком «Труде» не думал, не было планов занимать никакую позицию там. Просто для меня было интересно посмотреть на медиа не с журналисткой точки зрения, а с другой стороны – с точки зрения управления, денег. Этот ракурс мне был очень интересен. Через некоторое время мы провели анализ и поняли, что «Труд» не в самой лучшей форме пребывал: стареющая аудитория, перспективы ее наращивания – очень туманны. Классическая такая для старых российских брендов проблема. И стали думать: что с этим делать? В результате мозговых штурмов родилась концепция перепозиционирования издания. И в течение полугода она обсуждалась, мы считали бизнес-план. И в результате она была принята на совете директоров в августе 2007-го года. До этого никаких разговоров о том, что я пойду ее претворять в жизнь не было. Однако времени на то, чтобы искать лидеров этого захватывающего движения не было, и мне поступило предложение непосредственно поработать на активе. Это был колоссальный опыт для меня, конечно. И я могу сказать, что эта возможность взгляда с другой колокольни на медийное дело состоялась, и за это я страшно благодарен. А в сентябре 2007-го года я стал главным редактором «Труда», продолжая параллельно работу в медиахолдинге. –
– В том, что существует известная подавляющему большинству россиян газета, бренд, появившийся в 1921 году. И идея была в том, чтобы этот бренд стал самоговорящим: чтобы сделать газету о труде, карьере, о возможности трудоустроиться не там, где придется, а там где хочется, чтобы сделать из «Труда» главную газету о рынке труда. Нужно было развернуть эту газету для другой аудитории. Если раньше газету читали люди посттрудового возраста, то есть пенсионеры, то нам нужно было сделать так (и в интересах рекламодателя – тоже), чтобы газету стали читать люди, востребованные на рынке труда, чтобы возник прикладной интерес. Мы, например, восемь полос в день посвящали советам специалистов рынка труда: где какая конъюнктура. И тогда мы ни о каком кризисе, который случился в 2008-м году, и думать не думали. А когда он произошел, тема безработицы стала одной из главных. Люди теряли работу, в зарплате, нагрузка на них увеличивалась. То есть все темы, которые мы разрабатывали с 2007 года, оказались востребованы. Это и помогло нам взлететь в рейтинге цитируемости до топовых позиций. Знаете, кому война, а кому – мать родна... Мы поменяли очень многое: цветность, формат, дизайн. И делали мы редизайн с испанской компанией, которая потом также работала с «Ведомостями» (Cases I Associats – Slon.ru). И много сил как у редактора занимала кадровая история. Когда я пришел в «Труд» в течение полугода мне пришлось поменять процентов 95 трудового состава. Это был очень непростой опыт, но интересный с точки зрения управления. Старыми мозгами и руками переделать газету было невозможно. НЕ ИГРУШКА И НЕ РУПОР –
– Зачем это все братьям Ананьевым... Мы когда начинали все это, было понятно, что медиасегмент растет. Причем растет быстрее многих других. И в 2008-м году, например, по объему выручки компания «Медиа-3» была самым крупным частным медиахолдингом в России. Это был бизнес, который мог быть привлекательным для стратегического инвестора, быть интересным для развития. Братьям Ананьевым, как я понимал тогда, нужно было помогать профессионально управлять их медиа, из одного рубля делая два. Они – бизнесмены до мозга костей. –
–
– Про это понятия не имею, это вам нужно уточнять у Дмитрия Николаевича. Я абсолютно не исключаю, что у него есть политические воззрения, к которым он относится очень серьезно. Но я даже не их партнер, поэтому я не могу сказать о том, почему он в сенате. Медийка ли у него оттого, что он в сенате? Или наоборот? Для меня это – табуированная тема, и не потому, что мне нечего сказать, а потому, что не имею морального права. –
–
– Мы с вами говорили про разные, во-первых, эпохи. Про 90-е годы и начало 2000-х, а потом – про конец 2000-х. А, во-вторых, верите или нет, но политические задачи передо мной акционеры Ананьевы не ставили. У меня была задача развития именно медийных проектов: увеличивать их аудитории, улучшать качество, придумывать новые способы монетизации и пр. И в этом смысле в моей работе сенатор Ананьев участия не принимал, а принимал участие бизнесмен Ананьев, у которого были, как у любого бизнесмена, корыстные интересы. Если говорить про «Труд», дивидендов не было очень давно, а для них (Ананьевых – Slon.ru), по-моему, не было никогда. В этом смысле как раз моя задача состояла в том, чтобы проект «Труд» стал безубыточным, и по бюджету, например, этого года (не знаю, будет ли он выполнен или нет) «Труд» должен закончить без убытков. Ноль по EBITDA означает непревышение расходов над доходами. Каким способом этого добиться – той или другой концепцией, одними или другими творческими путями – это другой вопрос, но главной задачей было развитие бизнеса. –
– В какой-то момент я понял, что у нас существуют разногласия – стратегического толка, о том, каким способом и куда мы движемся. Если в начале пути, в 2006–2007 годах я понимал, что мы единомышленники в развитии бизнеса, и мы были нацелены на создание динамично развивающейся большой медийной частной структуры в России, то в какой-то момент в представлениях акционеров стало что-то меняться. И это не совпадало с моими планами и воззрениями. И одна общая цель стала развеиваться. Мне показалось неправильным существовать вместе. И я как наемный менеджер счел нужным попроситься на выход. –
–
– Поймите, у нас не было скандала, конфликта, не было и бесланского номера. Мы разошлись в понимании, куда мы двигаемся. Это внутренняя вещь. Я человек творческий и эмоциональный, мне важны драйв и движуха, и чтобы при исполнении даже сложных задач все были заражены и болели друг за друга. Когда этого нет, теряется смысл. Я понял, что для меня внутренне все уже статично: все понятно. Создана структура, мы сделали очень многое: создали «Медиа-3», проект «Медиа-парка», перевезли все издательские проекты на одну площадку – хорошего уровня офисы и, главное, – хорошую медийную среду. Мы купили редакционную систему «Атекс» – очень интересную, мультимедийную. И стали развиваться по пути создания мультимедийного контента. И, если вы придете сейчас в «Труд», то увидите, что это единый молодой организм, который производит контент для ежедневной газеты, еженедельной и для интернет-версии. –
– В скорости. В том, что дедлайн у редакции – каждую минуту. Если новость происходит, ее надо писать сразу. Если журналист, например, едет на ассамблею ООН, он не должен к определенному часу передать один текст и расслабиться. Он создает контент быстро, часто и разнообразно. Своим мобильным телефоном он фотографирует, пересылает фото MMC-способом, и через три минуты на сайте висит онлайн-фоторепортаж. Он при этом ведет свой блог. Аналитику пишет в газеты, и прочее, и прочее. Мы все это практиковали. –
– Типа того. И мы при этом не говорим про перезапуск газеты, где было очень много интересных этапов. Мы, например, стали входить в пятерку самых цитируемых СМИ России, чем раньше «Труд» похвастаться не мог. Аудиторные показатели выросли тоже. Если в 2007-м году совокупная аудитория была больше 400 тысяч за номер, то сейчас – 620–680 тысяч. И она качественно поменялась, видно, что ее меньше стали читать пенсионеры, и видно, что пришли читатели молодого и среднего возраста. Так что микрозадач было выполнено много, но для меня важно видеть перспективу. Это такая абсолютно субъективная моя особенность: бесприцельно мне скучно. Однако после кризиса все мои попытки наведения новых прицелов или фокусирования на старых успехом не увенчались. Я понял, что жизнь – короткая штука, в ней немного лет, и эти года я хочу проживать, в том числе и профессионально, с интересом. Поэтому я принял решение мирно, тихо разойтись, что через некоторое время и было осуществлено. –
–
– (
) У нас не было сговора, это я вам гарантирую. Мы не сидели в прокуренной комнате, не пили виски и не сокрушались. Такого не было. Наверное, симптоматично, что менеджеры, которые стояли у истоков направления деятельности, потеряли какой-то свой интерес. Однако, думаю, что мотивы у всех были разными. Саша Страхов сейчас прекрасно работает в «Украинском медиа-холдинге». У меня была другая мотивация, о которой я сказал. У Васи Гатова мотивация какая-то третья. Если вы нас знаете, то поймете, что мы – люди достаточно самостоятельные. –
– Нет, с ними не произошло ровным счетом ничего. Произошло с нашим умонастроением. –
– Вы меня можете, конечно, пытать. Буду под вашим натиском с удовольствием пытаться, но что с ними произошло – не знаю. Мне кажется, серьезно на них повлиял кризис, не столько в смысле финансов (о чем не знаю), сколько – психологически. Я – про развитие. Мне интересно, когда есть что развивать, на что и для чего. А если меняются какие-то определяющие бизнес-характеристики, каждый менеджер принимает определенное решение. Я вообще встречал такое отношение у бизнесменов, которые к менеджерам относятся как к стульям, табуреткам, которые они купили. Вот эти – красненькие, а эти – беленькие. Вот эти – подороже, а эти – подешевле. Это не вполне так. Эти стулья и табуретки – они могут сами принимать решения, а иногда даже могут встать и уйти. Я поступил так, как счел правильным. И для дела, кстати, тоже. Я абсолютно искренне считаю, что у «Труда» наступает новый этап – силовой, волевой, этап мультимедийный, связанный с интернетом и с работой над лояльностью уже новой аудитории. Я желаю всяческих успехов Владу Вдовину и команде, которая там существует. А у меня – этап новых проектов. Никакой трагедии я из ухода не делаю. В отличие от «Известий» он гораздо менее публичный, менее интересный с точки зрения интриги и вообще не политизированный. Разные роли, разные акционеры и разные варианты ухода. –
–
– Хороший вопрос. Думаю, что да. Существуют в медиа разные типы акционеров. Для одних медиа – рупор, государства или частного лица – неважно. Для других медиа – это игрушка, это, в основном, медиа в руках чиновников и губернаторов или своеобразных олигархов... –
– Да-да, мы понимаем, о ком говорим. (
– Slon.ru) И есть владельцы СМИ, для которых медиа – это бизнес. Меня работа в структуре Ананьевых как раз и привлекала тем, что отношение было не как к игрушке и не как к рупору. Еще я понял, что для меня важно отношение к медиа как к стратегическому бизнесу. Я всегда считал, что я в медиа – надолго, и мне приятно иметь дело с такими же. Это очень важная для меня составляющая, которая многое определяет. Для меня важна репутация, я много над ней работал и работаю. Она – принципиальна. –
– Наташа, – мама-папа, и никого больше. Думаете, я правильный оттого, что работал с Сенкевичем и Акоповым? Думаете, они могут хорошему научить? Нет, – мама-папа.
