Фото: Глеб Щелкунов / Коммерсантъ

Связанная с крымской историей истерия и информационная война, несомненно, привели к тому, что многие из тех, кто разделяет демократические европейские ценности, ощущает чувство тревоги, безнадежности и пессимизма. Ощущение рокового движения страны в сторону тоталитаризма и карикатурной копии Советского Союза не может не угнетать тех, кто слишком хорошо знает и помнит, что это такое и чем это закончилось. Ключевой вопрос: как долго это продолжится и чем закончится?

В недавней статье для «Ведомостей» Евгений Гонтмахер писал о том, что страну ждет форсированный переход к социальной политике мобилизационного типа: резкое ухудшение инвестклимата, «оптимизация» бюджетной сети, увеличение налогов с мотивацией «делиться надо» и «мы окружены врагами, поэтому надо затянуть пояса», рост фактической безработицы из-за отсутствия ресурсов на поддержание миллионов неэффективных рабочих мест, перераспределение бюджетных средств в пользу ВПК и попытка сохранить лояльность базовых для власти групп населения за счет обдирания всего остального общества. Гонтмахер делает вывод, что такого рода «социальная политика» не может быть реализована без мощнейшей промывки мозгов через СМИ, роста цензуры, ограничений любой независимой от власти самоорганизации граждан, ужесточения идеологического контроля за ситуацией в системе образования. И, как мы видим, отчасти это уже происходит.

С другой стороны, в нашей публицистике как при анализе ситуаций, дающих поводы для фрустрации и пессимизма, так и при анализе событий, вызывающих общественный подъем (например, массовые акции протеста зимы 2011–2012 годов), зачастую гиперболизируют роль какого-то одного фактора. Именно поэтому авторы оказываются в итоге на пути ложных ожиданий. Если вспомнить 2011–2012 годы, когда была другая, «оптимистическая» волна, то само ее появление оказалось для подавляющего большинства совершенно внезапным. Тогда это стало следствием комплекса внешних и внутренних, субъективных и объективных причин, среди которых были: 

– волны нестабильности в окружающем мире, затрагивающие все страны, помимо их воли («арабская весна», европейские акции протеста 2010–2011 годов, Wikileaks и тд);

– последствия социально-экономического кризиса 2008–2009 годов, рост социального пессимизма и тревожности среди граждан;

– изменение социальной структуры общества, что привело и к постепенной эволюции его потребностей (знаменитые доклады ЦСР о роли «среднего класса»);

– очевидный кризис выстроенной в 2000-е в России модели управления (т.н. «суверенной демократии»), которая формировалась в другую эпоху и под другие задачи (стабилизация политического и экономического положения, системное ослабление региональных элит, в конце 1990-х попытавшихся конкурировать в борьбе за федеральную власть) и вошла в противоречие с изменившейся структурой общества;

– революция социальных сетей, которая дала максимальный эффект в крупных городах с их наиболее индивидуалистично настроенным населением, когда появление интернета заместило слабость «естественных» социальных сетей и создало новые площадки для объединения граждан;

– личная усталость граждан от бессменного политического руководства страны и негативная реакция на «рокировку» Путина и Медведева 24 сентября 2011 года;

– сокращение электоральных ресурсов «Единой России» из-за накопления побочных эффектов ранее принятых решений. «Управляемая партийность» привела к концентрации протеста вокруг оставшихся оппозиционеров и стратегии «голосуй за любую другую партию», из-за отмены выборов губернаторов и все более частой отмены выборов мэров разрушаются прежние региональные электоральные машины, исчезают публичные политики, которые могли добавить власти что-либо за счет личного рейтинга (на декабрь 2011 года в 46 регионах из 79 были отменены выборы мэров региональных центров населением; 59 из 83 губернаторов никогда не избирались).

– ошибки в самой избирательной кампании федеральной власти (неудачное воплощение идеи ОНФ, Дмитрий Медведев как лидер списка «Единой России», его инициативы и заявления).

Роковое стечение всех этих обстоятельств стало тогда критическим для политической системы и привело к резкому снижению результатов «Единой России», несмотря на массовые фальсификации. Тогда власть пыталась работать над своими ошибками и избежать нового кумулятивного эффекта (выталкивание губернаторов на выбороподобные процедуры, смена концепции партийного законодательства и ставка на размывание протестных голосов и т.д.).

Когда на различных круглых столах и конференциях спрашивали, а что же дальше, когда могут быть более значимые перемены, я отвечал: когда наступит новая точка рокового стечения обстоятельств. 

Разложение политической системы может быть долгим и длительным процессом, если нет дополнительных факторов, ускоряющих ее падение. Трухлявое дерево может долго стоять, если при этом не будет сильного ветра. Каждая система имеет некоторый запас устойчивости и в определенных условиях может сохраняться, даже имея неэффективные институты и принимая крайне непродуманные решения с множеством негативных побочных эффектов. Некоторые совершенно неэффективные и резко критикуемые национальные политические режимы существуют в этом состоянии десятилетиями. Максимально способствует сохранению такой системы, во-первых, ее изолированность от внешнего мира, во-вторых, определенное состояние внутреннего покоя, превращение устоявшегося порядка вещей в привычную инерцию. Время в таких режимах как бы останавливается, их сохранению крайне опасны любые новые жесткие встряски, выводящие население из летаргического состояния. 

Однако та система, которая сформировалась у нас сейчас, не просто не склонна к инерции (именно инерция и потребность в стабильности, преподносимая как главная идея, долгое время хранила режим в 2000-е – 2010-е годы), а поражена экспериментаторством. В этих условиях больше не работает «защита от дурака». Подобный исход предопределило сочетание ставки на институциональную деградацию (неизбежное последствие сверхконцентрации власти) с опорой на наиболее ортодоксально настроенную и малообразованную часть общества. Именно это и породило систему «взбесившегося принтера». Стремление выслужиться и проявить инициативу становится главным способом сделать карьеру, а критика принимаемых решений – самый верный способ карьеру сломать. В итоге негативного кадрового отбора главным героем становится «преданный чудак с инициативой». При этом после 2011 года очевидно стала буксовать единая система согласования интересов при принятии решений, когда каждая параллельная вертикаль пытается захватить столько власти, сколько получается, пока не встречает сопротивления (это особенно хорошо видно в политике силовиков в отношении регионов). 

Как только в подобной системе сверхконцентрации власти по какой-то причине перестает работать жесткое неформальное регулирование каждого политического чиха (именно так было на пике «управляемой демократии» 2000-х), любая глупость имеет все шансы стать законом просто потому, что ее некому остановить. Ради частного случая и сиюминутного интереса того или иного лица начинают менять всю национальную правовую систему без оглядки на долгосрочные последствия таких решений. Причем разные участники этой системы «взбесившегося принтера» правят ее под себя. Начинается все более масштабное напластование одних решений с опасными последствиями на другие. Нужно менять правила выборов в Мосгордуму – меняют все рамочное законодательство. Хотят избавиться от нескольких конкретных мэров – идет под откос вся сложившаяся система местного самоуправления. И т.д., и т.п.

На фоне эйфории от крымской авантюры и информационного аутотренинга система вошла в раж. Это ее и погубит: она настолько легко привыкла менять любые правила без оглядки на логику, а теперь и на нормы международного приличия, тщательно уничтожая любые источники сомнений и критики, что критическое сочетание негативных последствий принимаемых решений, делающих невозможным дальнейшее существование системы, становится в какой-то момент неизбежным. 

О том, что доминирующим становится именно этот сценарий, а не длительная вялотекущая стагнация, говорит резко усилившийся поток неадекватных решений в самых разных сферах. Про уроки 2011–2012 годов словно забыли. Ключевую логику движения системы можно назвать «курсом на бифуркацию». Это ускоренное движение в ту самую точку рокового сочетания негативных факторов, за которым или хаос и распад, или появление новой системы.

Крайне негативные социально-экономические последствия крымской истории (как дополнительные расходы для проблемного бюджета, так и последствия различных международных санкций) дополнят последствия информационно-психологические. Двойные стандарты в трактовке событий на Востоке Украины и Крыму – поддержка решения институциональных проблем «митинговым путем» – не могут пройти незамеченными для массового сознания. Не получится говорить, что митинги протеста против «западенцев» – это хорошо, а митинги протеста против решений отечественной власти по разным поводам – это плохо (а то, что поводы будут, не вызывает сомнений).

Одновременно резко ухудшается качество политических институтов, то есть снижается эффективность управления. Внесенный в Госдуму проект «Реформы местного самоуправления» на практике оказался еще хуже, чем обещали изначально: теперь от выборов мэров населением отстраняются не только крупные города, но и городские поселения (малые города). Фактически все то, что уже привело к негативным последствиям в 2011 году, возвращается в еще более массовом варианте. Выхолощенная система губернаторских выборов перестала работать именно как выборы, теперь это скорее референдумы. Резко усиливается самовластие губернаторов; качество их корпуса не улучшилось, но они при этом получают контроль над почти упраздненным МСУ: в конкурсных комиссиях доля их назначенцев повышается с 30 до 50%, то есть «избрание» сити-менеджеров де-факто становится назначением. Более того, растет их влияние на федеральный парламент: на выборах в Госдуму РФ возвращают одномандатные округа, а регистрация кандидатов по этим округам становится почти невозможной без политической санкции губернаторов. И попытки стращать губернаторов образцово-показательными порками типа увольнения новосибирского губернатора «за утрату доверия» не помогут: частные увещевания не действуют там, где речь идет о самой логике вводимых институтов. Само качество работы органов МСУ при этом снизится: предлагаемая система многоступенчатого делегирования слишком сложна, чтобы эффективно функционировать.

Предлагаемые изменения регионального избирательного законодательства делают практически невозможным участие в выборах реальной оппозиции. Варварская система регистрации кандидатов предполагает сбор 3% подписей избирателей округа: и при нынешнем требовании в 0,5% подписей зарегистрироваться крайне сложно, а 3% за столь сжатый период нельзя собрать, их можно только нарисовать. Показательно, что при принятии этого закона в первом чтении его сумели еще больше ухудшить, резко сократив круг тех, кто имеет право на льготную регистрацию: теперь льготы при регистрации не получат те, кто добивался успехов на выборах по партспискам, но в иных регионах. В итоге предполагаемое право на льготную регистрацию кандидатов теряет, в частности, РПР-ПАРНАС. При этом для Москвы и Санкт-Петербурга разрешили на региональных выборах полностью отменить партийные списки: то есть там, кроме федеральных партий (тех самых старых системных партий, от которых избиратель давно устал), льгот не получит больше никто. 

Одновременно происходит резкое ослабление муниципальной власти, вымывание из нее публичных политиков, ухудшение качества управления; новые партии и их кандидаты фактически не смогут участвовать в выборах без индивидуальных политических разрешений. Система идет вразнос, возможности для выражения легального протеста на выборах разных уровней закупориваются, что не может не вести к радикализации оппозиции.

Эффект подобных мер вполне может стать заметен в ближайшие годы, и очень вероятно, что он совпадет по времени с социально-экономическими и стимулирующими рост регионального самосознания последствиями крымского кризиса. Наложатся на это и иные неадекватные решения в самых разных сферах. Зуд дальнейшего закручивания гаек и новых бездумных реформ может оказаться тем самым кумулятивным эффектом, который доконает систему.