Филипп VI стал новым королем Испании. Фото: Reuters
Несмотря на громкие разговоры последних недель о том, что монархическая форма правления для Испании спорна и отжила свое, о республиканских настроениях большой части общества, о референдуме, который определит форму государственного устройства страны, вчера утром новый король Испании Филипп VI Бурбон, в несколько упрощенной и нарочито светской обстановке, вступил на престол Испании. В своей уже даже не коронационной в прямом смысле, а скорее инаугурационной речи новый король Испании Филипп VI пообещал, уже давно не подданным, но гражданам страны, что будет бороться за права всех испанцев, мужчин и женщин, богатых и бедных, за создание рабочих мест, права женщин и дискриминируемых меньшинств, повторив в расширенной форме своего отца Хуана Карлоса I, провозгласившего на своей коронации в 1975 году установку стать королем всех испанцев, то есть для реалий его времени – правых и левых, богатых и бедных, католиков и атеистов.
Фото: Reuters
Отец нового короля Филиппа VI, отрекшийся престарелый Хуан Карлос Бурбон, внук отрекшегося в 1931 году Альфонса XIII Бурбона, вступил после смерти Франко, в 1975 году, на прародительский престол в качестве монарха, облеченного неограниченной властью, что дает ему право считаться последним абсолютным монархом в истории Европы. Правда, частью Европы в теперешнем смысле Испания тогда, конечно, еще не была. Королевская власть в 1975 году досталась Испании в наследство от франкизма, а точнее, режима «национал-католицизма», установленного генералиссимусом Франсиско Франко в 1939 году, после его победы в гражданской войне.
Испанская перестройка и новое мышление
К концу эпохи Франко уставшая от изоляции, от автаркии (опоры на внутренние ресурсы страны) испанская публика жаждала перемен, общественная атмосфера была очень похожа на нашу раннюю перестройку: вдруг всем и сразу стало понятно, что по-старому уже не может быть, надо срочно становиться частью цивилизованного свободного мира.Отец нового короля искренне хотел стать монархом всех испанцев, без изъятия, и хорошо понимал общественный тренд: или именно он возглавит пробуждение страны от десятилетий затхлой франкистской стабильности, или будет сметен ураганом истории. В Испании начался семилетний процесс перехода от авторитарного национал-католицизма к либеральной парламентской демократии – транзисьон, а по-нашему – испанская перестройка справа налево.
Через год после смерти Франко, к сорокалетию начала гражданской войны, король провел амнистию тысяч сидящих по политическим статьям. Был снят запрет на въезд политэмигрантов. Люди, которые сорок лет считались врагами Испанского государства, которых еще пару лет назад на испанской земле ждал заочный смертный приговор, в 1976–1978 годах открыто и триумфально, окруженные толпами почитателей, возвращались в Испанию. В 1977 году были легализованы все запрещенные во время франкизма левые партии, в том числе коммунисты и кажущиеся сейчас экзотическими троцкисты с анархистами. В общем, узаконили всех желающих вести политическую борьбу нетеррористическими методами. Была разработана новая Конституция, делавшая Испанию современной парламентской демократией.
А в 1982 году вторые после франкизма свободные многопартийные парламентские выборы завершились поражением правящего консервативного альянса. Большинство в парламенте и право на формирование нового правительства получила еще недавно запрещенная социалистическая партия. Молодой премьер-социалист Фелипе Гонсалес на заре карьеры мотал срок во франкистской тюрьме. Испанское королевство получило социалистическое правительство, всего за семь лет в результате стремительной метаморфозы самый ископаемый реакционный режим в Европе, артефакт XIX века, почти бескровно, легитимным путем перешел к демократической форме государственного устройства.
Вечные диссиденты
Долгие сорок лет, с вступления на престол Хуана Карлоса I, испанская монархия, ощущая за собой то большую, то меньшую поддержку относительного большинства граждан, не без успеха убеждала все общество в том, что именно она гарант и защитник прав и свобод всех испанцев. Однако убедить в этом самых непримиримых леваков-республиканцев так и не получилось. Наверное, из всех европейских монархий только в Испании под Рождество на центральной площади столицы можно увидеть группу активно оппозиционных граждан, с упоением демонстрирующих публике чучело короля, сидящее ягодицами на унитазе. И не слышно окриков, не раздается на площади гóлоса, пристыжающего зарвавшихся юных кощунников! Импульсивные испанцы, склонные к самовыражению через культурные манифесты, бескомпромиссный эпатаж и жестокую сатиру, скоро придумают для нового короля меткие, обидные прозвища, как они придумывали клички для старого.Да, заезжих англичан, голландцев или шведов часто изумляло беззастенчивое пренебрежение некоторых испанцев священной монаршей персоной. Но для большинства самих испанцев в этом «кое-где у нас порой» отношении к королевской персоне не было никакого секрета. Пока будет жива генетическая память о разделившей народ гражданской войне, останутся и люди, которых категорически не устраивает пусть чисто внешняя, пусть декоративная, но монархическая форма правления. В их картине мира монархия – наследие Франко, пережиток темного прошлого, идеальная для них Испания – республиканская, хотя, в сущности, испанская либеральная парламентская монархия по форме давно превратилась в парламентскую либеральную республику по содержанию.
Фото: Reuters
Но падких на свержение всех символов франкизма, какие только можно отыскать, этих людей не будет устраивать государственный флаг – тот самый красно-золотой, исторический флаг испанского королевства, под которым душил Вторую республику Франко. Они предпочли бы видеть на государственных зданиях республиканский красно-желто-фиолетовый триколор. Всегда в Испании будут охотники помахать на площадях этим триколором, да еще с красной звездой посередине, всегда найдется в Испании несколько сотен тысяч тех, кого коробит и категорически не устраивает франкистский королевский марш, «Марча Реаль» – опять-таки, исторический гимн Испании. Королевский марш оскорбляет их тонкие чувства, как у нас многих тайно или явно коробит советский гимн в качестве главного сакрального песнопения постсоветской России. В Испании многие бы мечтали вставать на футбольном матче под жизнерадостный и бодрый республиканский гимн Риего. Штука в том, что монархическое Испанское государство, уважая историческую память всех испанцев без изъятия, уже несколько десятилетий как признало за этими людьми право мирно мечтать о смене государственного устройства в стране. Не это ли настоящая демократия?
Имперские комплексы
Знакомый доктор истории одного мадридского университета сказал однажды, что, наверное, все исторические трагедии Испании последних столетий суть побочные эффекты имперских комплексов испанцев, граждан страны, бывшей в далеком XVI веке первой европейской сверхдержавой, первым жандармом-гегемоном в истории Европы. Испания оказалась заложницей своих воспоминаний. К 1896 году и последний призрак былой империи растворился. Неэффективная испанская армия и флот бежали от высадившихся на Кубе янки, остатки испанских заморских колоний – Куба и Филиппины обрели независимость под протекторатом США.
Испания осталась бедной аграрной европейской страной с развивающейся промышленностью, прогнившей монархией, неэффективным государственным аппаратом, средневековыми порядками и диким социальным неравенством, да еще обремененная диким «веймарским комплексом» несправедливо отнятого имперского величия.
Но теперь, через сто двадцать лет после потери последних колоний и через сорок лет после Франко, имперский дискурс в Испании трансформировался в сторону осознания культурного величия своего народа, своей страны и языка. И, несмотря на старые обиды, и кубинцы, и колумбийцы, и перуанцы для испанцев – братские народы, говорящие на одном с ними языке, имеющие общие с ними культурные истоки, что в очередной раз напомнил вчера испанцам новый король Филипп. Слова «братский народ» применительно к мексиканцам, колумбийцам, доминиканцам и полутора десяткам других иберо-американских народов, для испанцев не простой звук.
Испания – бывшая империя, пережившая гражданскую войну, как многие считают, своей историей очень похожая на Россию, а испанские национальные комплексы очень напоминают русские, с той лишь разницей, что сейчас Испания – худо-бедно процветающая, благоустроенная, свободная и сплоченная на позитивном дискурсе страна, а Россия – нет.
У многих, казалось, вертелся на языке ответ, что, мол, может быть, потому, что у испанцев был свой Хуан Карлос – тотемное живое воплощение «символа непрерывности и единства Родины», а у нас такого не было?
Ведь Горбачев с Ельциным, при всех их великих заслугах перед недолгой российской демократией, не были монархами. Ни Горбачев, ни Ельцин и близко не могли персонифицировать собой некий сакральный, по крайней мере формально уважаемый всеми символ, «живое олицетворение» высоких общественных понятий. Хотя какое-то время, в девяностых, первого президента России часто величали титулом «гаранта Конституции».
Лично я не знаю, признаться или лучше не признаваться самим себе в том, что никакого в точном смысле слова «гаранта Конституции», каким показал себя в Испании король, у нас в России не было, нет и, скорее всего, не будет.
Может быть, у Испании получилось в Европу и демократию потому, что, – повторяя за некоторыми испанцами их великую крамолу, – это Франко проложил и негласно указал испанцам путь туда, назначив молодого тогда еще принца Хуана Карлоса своим преемником? Ведь это Франко, победив в гражданской войне, провозгласил Испанию монархией с вакантным престолом, а себя, Божией милостью, пожизненным блюстителем этого престола. Ведь это Франко, скажут многие испанцы, отвоевал и сохранил вековую испанскую государственность, законсервировав ее до своей смерти, и провел истерзанную гражданской войной Испанию стороной от ужасов Второй мировой, в которой Испания формально сохраняла нейтралитет. И заставлять страну мириться начал именно Франко задолго до своей смерти, и амнистии начал он.
Франкизм не отказывал своим врагам в праве быть тоже людьми, тоже испанцами, только заблудшими, обманутыми, одержимыми «красным бесом». Советский коммунизм с самого начала квалифицировал всех сражающихся против него классовыми врагами, которым нет места в новом обществе. Лозунг «Если враг не сдается – его уничтожают» был слишком вегетарианским для СССР. В СССР, как правило, уничтожали и тех, кто сдался.
А в Испании я лично знаю человека, один дедушка которого был социалистом и майором республиканской штурмовой гвардии, а другой дедушка франкистским офицером, членом Фаланги. Дедушка-республиканец, отсидев после войны несколько лет, вышел на свободу, нашел хорошую работу и зажил для себя и семьи. Больше его никто не беспокоил. В Испании после смерти Франко, в 1975 году, была еще жива и обильно представлена та, другая республиканская Испания. В полностью защищенном от прошлого СССР задолго до перестройки уже не осталось никого представлявшего ту, прошлую, проигравшую Россию. В отличие от Испании, куда в 1976–1979 годах, во время транзисьон, возвратились тысячи республиканских изгнанников, их детей и внуков, потомки русских эмигрантов первой волны не стремились возвращаться на нищие, выжженные склоны грозящего вновь взорваться вулкана, в постперестроечную Россию.
Испания – бывшая империя, пережившая гражданскую войну, как многие считают, своей историей очень похожая на Россию, а испанские национальные комплексы очень напоминают русские, с той лишь разницей, что сейчас Испания – худо-бедно процветающая, благоустроенная, свободная и сплоченная на позитивном дискурсе страна, а Россия – нет.
Почему у Испании получилось
В разное время мне приходилось встречать несколько русских испанистов и даже одного испанца-русиста, дружно задающихся одним сокровенным вопросом: почему испанская перестройка и евроинтеграция удались, а у нас с переходом из СССР к демократии и настоящей интеграцией в international community вышло не очень?У многих, казалось, вертелся на языке ответ, что, мол, может быть, потому, что у испанцев был свой Хуан Карлос – тотемное живое воплощение «символа непрерывности и единства Родины», а у нас такого не было?
Ведь Горбачев с Ельциным, при всех их великих заслугах перед недолгой российской демократией, не были монархами. Ни Горбачев, ни Ельцин и близко не могли персонифицировать собой некий сакральный, по крайней мере формально уважаемый всеми символ, «живое олицетворение» высоких общественных понятий. Хотя какое-то время, в девяностых, первого президента России часто величали титулом «гаранта Конституции».
Лично я не знаю, признаться или лучше не признаваться самим себе в том, что никакого в точном смысле слова «гаранта Конституции», каким показал себя в Испании король, у нас в России не было, нет и, скорее всего, не будет.
Может быть, у Испании получилось в Европу и демократию потому, что, – повторяя за некоторыми испанцами их великую крамолу, – это Франко проложил и негласно указал испанцам путь туда, назначив молодого тогда еще принца Хуана Карлоса своим преемником? Ведь это Франко, победив в гражданской войне, провозгласил Испанию монархией с вакантным престолом, а себя, Божией милостью, пожизненным блюстителем этого престола. Ведь это Франко, скажут многие испанцы, отвоевал и сохранил вековую испанскую государственность, законсервировав ее до своей смерти, и провел истерзанную гражданской войной Испанию стороной от ужасов Второй мировой, в которой Испания формально сохраняла нейтралитет. И заставлять страну мириться начал именно Франко задолго до своей смерти, и амнистии начал он.
Франкизм не отказывал своим врагам в праве быть тоже людьми, тоже испанцами, только заблудшими, обманутыми, одержимыми «красным бесом». Советский коммунизм с самого начала квалифицировал всех сражающихся против него классовыми врагами, которым нет места в новом обществе. Лозунг «Если враг не сдается – его уничтожают» был слишком вегетарианским для СССР. В СССР, как правило, уничтожали и тех, кто сдался.
А в Испании я лично знаю человека, один дедушка которого был социалистом и майором республиканской штурмовой гвардии, а другой дедушка франкистским офицером, членом Фаланги. Дедушка-республиканец, отсидев после войны несколько лет, вышел на свободу, нашел хорошую работу и зажил для себя и семьи. Больше его никто не беспокоил. В Испании после смерти Франко, в 1975 году, была еще жива и обильно представлена та, другая республиканская Испания. В полностью защищенном от прошлого СССР задолго до перестройки уже не осталось никого представлявшего ту, прошлую, проигравшую Россию. В отличие от Испании, куда в 1976–1979 годах, во время транзисьон, возвратились тысячи республиканских изгнанников, их детей и внуков, потомки русских эмигрантов первой волны не стремились возвращаться на нищие, выжженные склоны грозящего вновь взорваться вулкана, в постперестроечную Россию.
Кроме кучки советских же диссидентов, не было никого из тех старых, настоящих врагов советской власти, которых можно было бы прощать, с кем можно было бы мириться и договариваться, возрождать нормальную политическую традицию.
«Испания сделала европейский выбор, и задачи Испании – строить Европу сильную, свободную и справедливую, гарантом чего выступает испанская парламентская монархия – обновленная монархия, обращенная в будущее», – заключил новый король Испании Филипп VI свою интронизационную речь, добавив, что он горд за испанцев и благодарен им.
«Испания сделала европейский выбор, и задачи Испании – строить Европу сильную, свободную и справедливую, гарантом чего выступает испанская парламентская монархия – обновленная монархия, обращенная в будущее», – заключил новый король Испании Филипп VI свою интронизационную речь, добавив, что он горд за испанцев и благодарен им.
