Dado Ruvic / Reuters

Около ста лет назад европейские интеллектуалы дружно оплакивали прекрасный мир, гибнущий под грязными сапогами новых городских жителей: исчезновение привычного окружения, лязг индустриального уклада, заглушающий человеческий голос, гибель культуры и привычной иерархии. «Это массы», — испуганно перешептывались люди, названные позже элитой. «Это массы», — подтверждали философы, давая убедительное объяснение тому, что происходит. Но происходило то, что повторяется веками. Благодаря развитию техники новые группы людей обрели возможность высказываться и действовать и тем самым принялись расшатывать скрепы прежнего миропорядка. Следует ли бояться масс сегодня, или интеллектуалам надо обратиться к наработанным за столетие теориям и исследованиям?

Стадный ответ

Страдания о конце времен повторяются регулярно. Вот и сегодня тема масс возвращается, и на этот раз ее источником (не единственным, но весьма обильным) стали дискуссии об интернете. В России главным реакционером принято считать государство: «законы Яровой», расширение прав Роскомнадзора на блокировки сайтов — власть торопится обезопасить себя от новых способов объединения людей. Но последствий развития технологий боится не только государство. Угрозу в них видят и сами активные пользователи интернета и противники «несовременного» подхода властей.

Архитектурный критик и публицист либеральных взглядов Григорий Ревзин недавно обратил внимание на то, как в фейсбуке образуется то, что некогда называли толпой. Ревзин описывает механизм запуска и поддержания массовых истерик, которые превращают дискуссии в социальных сетях в травлю. И начинает с того, что приводит в пример себя: «Я попытался рассказать о профессиональных идеях, которые стояли за проектами благоустройства в Москве, и оказался объектом массовой ненависти в фейсбуке». Дальше автор описывает реакции на события в 57-й школе и травлю нового министра образования — истории, действительно вызвавшие шквал в социальных сетях.

В случае с обсуждением статьи уважаемого публициста дело может быть, впрочем, в другом. Красной тряпкой для читателей могло стать, например, не столько изложение «профессиональных идей», но следующий пассаж: «Горожане ведут себя в этом отношении бессознательно, как животные. Они не любят асфальтовых троп среди пробок с включенными двигателями и интуитивно мигрируют в сторону от таких мест. Чтобы ходить, им нужен чистый воздух, и они реагируют на это автоматически, как стадо баранов на чистую траву». Автор квалифицирует людей как «стадо» и приписывает им инстинктивное поведение, а потом удивляется, что «масса» соответствующим образом отвечает. Теорема Томаса о самосбывающихся пророчествах, не иначе.

Можно было бы предположить, что автор просто использовал неудачную метафору, тем более что, по сути, он скорее оценивает «стадное» поведение как рациональное в этом конкретном случае, несущее некий не вполне пока ясный протестный смысл. Однако Ревзин не оставляет шанса «благожелательной» интерпретации, поскольку для обоснования своего мнения обращается к теории Гюстава Лебона.

Толпы Лебона

О массах писали многие: Карл Маркс, Фридрих Ницше, Элиас Канетти, Освальд Шпенглер, Габриэль Тард, Хосе Ортега-и-Гассет — это отнюдь не полный список. Но Ревзин выбирает именно Лебона — философа элитистского, представляющего толпу лишенным разума сборищем, которое руководствуется лишь эмоциями. На это обратила внимание социолог Анна Желнина. Она замечает, что теория толпы, «написанная привилегированными гражданами, членами элиты… видела описываемый феномен — бунты и протесты в европейских городах конца 19 века — через призму социального положения авторов». Иными словами, Гюстав Лебон выражал позицию своего социального круга — испуганных элит, объясняющих, почему нужно расправиться со стадом, которое не удается усмирить.