В 1991 году казалось, что праздновать День чекиста уже не будут никогда. Фото: Alexander Zemlianichenko / AP / TASS
«Это волчье племя – откуда оно в нашем народе взялось? Не нашего оно корня? Не нашей крови?» – спрашивал Солженицын в «Голубых кантах». Забавно, но ответ на этот вопрос ищут не только обличители, но и само лубянское ведомство. Юбилейное интервью директора ФСБ Александра Бортникова в «Российской газете» – оно ровно о том же, хоть и не в третьем лице – «волчье племя», – а в первом – «мы»: ищутся корни, выстраивается нарратив, и противоречия, которых за сто лет в любом случае накопилось немало, истолковываются каждый раз в пользу ведомства. От Дзержинского через Ягоду, Ежова и Берию к Андропову и нынешним его наследникам, включая Путина – славная корпоративная биография, примерно совпадающая с историей всей страны. Шли долго, было трудно, но справились и намерены справляться дальше, да и как иначе, если тебе в спину смотрят из прошлого немигающие глаза железного рыцаря революции, пусть и убранного когда-то (скорее по недоразумению) с Лубянской площади, но безусловно остающегося гением этого места, важнейшей точки на исторической карте России.
Трудно сказать, о чем и в каком тоне поговорили бы Дзержинский (или тот же Берия) и Александр Бортников, если бы им довелось встретиться сейчас. Покойников не спросишь, а живой Бортников и не скрывает, что ему очень важно показать своим предшественникам, что все было не зря и непрерывный производственный цикл в конторе не нарушался никогда или почти никогда, если иметь в виду ту мрачную августовскую ночь, когда на площади свергали памятник. В России не так много институтов, чья история не пиаровски, а всерьез измеряется столетними циклами, – церковь, армия, академия наук, два старейших университета, – но каждый случай требует определенных оговорок, потому что и армия вышла из «рабоче-крестьянской», заменившей собой прежнюю, и церковь воссоздавали в войну, и с академией не все в порядке, и с университетами, и выходит, что лубянская контора, которая как появилась в декабре 1917-го, так до сих пор и существует, это чуть ли не единственный в стране институт с действительно столетней непрерывной историей.
Чем были ужасны эти сто лет, уточнять, наверное, не имеет смысла; проклятие чекистского прошлого до сих пор висит и над главным лубянским офисом, и над сотнями региональных управлений, каждое из которых помнит сюжет если не фильма Рогожкина «Чекист», то как минимум «Факультета ненужных вещей». Александр Бортников и сам не готов называть себя вслух наследником тех, кто убивал, пытал, насиловал, мародерствовал, тех, кто впечатался навсегда в национальную память как воплощение самого инфернального зла за гранью самой чудовищной фантазии. Логика постсоветской российской истории вполне позволила бы спецслужбистам нулевых и особенно девяностых сочинить для себя новую и вполне безупречную мифологию – в новых исторических условиях, в новой стране создали принципиально новую спецслужбу, которая уже не приезжает ночами на «черных воронах» и не запытывает до смерти в мрачных застенках, а цивилизованно и современно защищает конституционный строй от всевозможных посягательств и прежде всего от терроризма. Семидесятилетняя история ВЧК-ГПУ-КГБ не настолько славна и героична, чтобы цепляться за нее и делать вид, что это нормально – быть наследниками Ежова и Ягоды. Да и за само словечко «чекист» цепляться совершенно незачем. А они почему-то цепляются. Почему?
