Лев Толстой
В отношении роли, места, мировоззрения Л.Н. Толстого интеллектуалы занимали диаметрально противоположные позиции. Он или «гений земли русской» (Л.Н. иронически спрашивал: «а почему не воды?»), или антихрист, юродивый, лицемер, «сумасшедший Ницше» и прочее. Многие из тех, кто в начале XX века хвалил Толстого, были настроены революционно. Те же, кто упорно клял и насмехался, были скорее охранителями, людьми, близкими к государству, церкви и всем институтам власти. Как правило, это очень верующие люди. Да, оппоненты описывали один и тот же мир в противоположных ценностных красках, но все же это один и тот же мир и краски ничего не меняют в его наполнении. Разберем эту проблему на примере двух интеллектуалов из противоположных лагерей. Первый из них — святитель Иоанн Кронштадтский, второй — Владимир Ильич Ленин.
Но сначала некоторая преамбула к разговору. Кажется бесспорной истиной, что государство всегда сильнее человека которому почти никогда не победить его в одиночку. Но всегда ли это так?
Толстой, который был одним из самых ярых оппозиционеров и врагов власти, никогда не подвергался физическим репрессиям и политическим преследованиям. Его друзья, единомышленники, окружающие — один за другим оказывались в ссылках, тюрьмах и даже на виселицах (см. его воззвание «Не могу молчать»). Он же — был вне всех законов. Почему — здесь можно только предполагать. Но скорее всего, безличное государство обладало вполне личностным чувством страха перед худеньким добрым пожилым человеком, «открывшим» России Христову истину любви и ненасилия как практику индивидуальной жизни. Толстой же был гораздо сильнее Николая II и много что мог ему сделать (см. известное высказывание А. Суворина о двух царях в России).
Что же могло сделать государство Толстому? Сослать, посадить в тюрьму, убить? Почему не удалось заставить замолчать Толстого? Ответ на поверхности. Все понимали, что это событие могло стать триггером для быстрейшего развала и без того расшатанного государства. Недаром А.П. Чехов так боялся его смерти, пророча, что «вот умрет Толстой и все пойдет к чорту» (А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 490).
Его откровенно боялись. Он уже сам был «государством» — силой неуничтожимой, организующей и управляющей массами одним лишь словом и силой убеждения.
Святой Иоанн: совесть нации против совести нации
Не имея возможности физических воздействий, государство использовало свои любимые приемы словесной травли: его негласно объявили сумасшедшим (кстати, распространяя слух об этом, еще 27–28 мая 1880 года, то есть задолго до обличительных и критических статей Толстого, гуманист Достоевский написал в письме своей жене Анне Григорьевне: «О Льве Толстом и Катков подтвердил, что, слышно, он совсем помешался <…>»); цензурировали и запрещали его религиозно-политические трактаты и воззвания; использовали не только общераспространенный пример сплетен, мифов и анекдотов вокруг писателя, но и ввели тяжелую кавалерию своих лучших апологетов и сторонников из консервативного лагеря. Им надо было разоблачить «совесть нации» непременно «совестью нации».
