«Выживали северокорейцы самыми разными способами, но все они, по сути, были капиталистическими»

Книгу «К северу от 38 параллели. Как живут в КНДР» (выходит в издательстве «Альпина нон-фикшн») написал известный востоковед Андрей Ланьков, изучающий Северную Корею на протяжении 35 лет. Первоначально книга вышла на английском аж в 2007 году, затем появились японское и китайское (тайваньское) издания. И вот дело, наконец, дошло до русского. Оставив за кадром вопросы международной политики, ядерную проблему и интриги двора Кимов, автор раскрывает для читателя устройство страны и организацию жизни ее общества – «как северокорейская система воспринимается изнутри и как она функционирует в обычном режиме».

Подобный взгляд на заповедник коммунизма в последнее время становится все более популярным. Несколько лет назад на Западе вышла тепло принятая критиками «Повседневная жизнь в Северной Корее» Барбары Демик (впоследствии переведенная на русский), а из более свежих работ, например, можно вспомнить увлекательный травелог Майкла Пейлина (документальный фильм и книгу). Впрочем, все это не означает, что ниша исследования КНДР переполнена – уж слишком специфичен предмет.

«Сохранение де-факто монархического режима Кимов действительно кажется чудом, – отмечает автор, – но оно обусловлено самим устройством северокорейского общества. Десятилетиями, с конца 1950-х и до начала 1990-х годов, Северная Корея оставалась самым совершенным, самым “химически чистым” в мире образцом сталинистского общества. Сталин правил СССР всего 25 лет, а династия Ким правит Северной Кореей почти 75 лет, из которых по крайней мере 35–40 лет между 1955 и 1994 годами были временем “зрелого сталинизма”. Правда, за последние 25–30 лет ситуация изменилась радикально».

C сокращениями публикуем главу, рассказывающую о вынужденном отказе КНДР от карточной системы и мучительно медленном, но неуклонном развитии в стране рынков, поддержанных, между прочим, Ким Чен Ыном. Так что не исключено, что молодой северокорейский диктатор, судьба которого все еще остается неизвестной (несмотря на обилие версий его загадочного исчезновения), войдет в историю северокорейского государства и своего многострадального народа как сторонник рыночных реформ. Кроме шуток.

На протяжении почти полувека Северная Корея была страной карточной системы. Зерновые пайки были введены в Северной Корее еще в марте 1956 года и первоначально выдавались только государственным служащим. На том этапе речь шла просто о субсидировании работавших на государство: зерновые по карточкам отпускались этим людям по низкой цене, в то время как граждане, на государство не работавшие, должны были приобретать зерно по рыночным ценам. Однако в конце 1950-х годов практически все жители КНДР стали работать на государство, а в декабре 1957 года решением Кабинета министров была запрещена свободная торговля зерновыми (кстати сказать, советское посольство, у которого тогда еще сохранялись некоторые возможности влиять на ситуацию, было обеспокоено этой мерой, и сам посол пытался убедить Ким Ир Сена в ее преждевременности). Собственно говоря, отсюда можно начинать отсчет истории всеохватывающей карточной системы в КНДР.

При этом надо иметь в виду, что в отношении северокорейцев к карточной системе есть одна интересная особенность, россиянам не слишком понятная. В прошлом в Советском Союзе и других странах, которым иногда приходилось вводить карточную систему, использование карточек рассматривалось как временная мера, как признак некой чрезвычайной ситуации. Подразумевалось, что при первой же возможности от карточной системы следует отказаться и вернуться к более традиционным формам снабжения населения через розничную торговлю. В Северной Корее, где всеобъемлющая карточная система просуществовала четыре десятилетия, у большинства населения (за исключением, пожалуй, молодежи) есть совершенно другая установка: считается, что карточная система – это норма, а вот ее отсутствие как раз является признаком глубокого неблагополучия.

Первое сокращение норм выдачи зерновых произошло в 1971 году, когда экономический рост в стране начал ощутимо замедляться. В сентябре того года было объявлено, что «в связи с напряженной международной ситуацией» пайки будут сокращаться: два суточных пайка из каждой выдачи следует жертвовать для создания стратегических резервов на случай возможной войны. Этот вычет, официально считавшийся «добровольным пожертвованием», так и именовали – чончжэн чунбими, «рис на подготовку к войне». В 1987–1989 годах пайки были урезаны еще на 10%: как объяснили власти, это было необходимо для подготовки страны к предстоящему Международному фестивалю молодежи и студентов. В итоге в 1973–1987 годах обычный рабочий или служащий получал примерно 610 г зерна, а пенсионер был вынужден жить на 250 г, хотя формально они по-прежнему получали карточки на 700 г и 300 г зерновых соответственно.

При этом даже нормы кимирсеновских времен, о которых сейчас вспоминают в КНДР с ностальгией, трудно было назвать щедрыми. Еще в 1955 году, разговаривая с советским дипломатом, секретарь провинциального комитета ТПК заметил, что в корейских условиях идеальной нормой является 700–1000 г зерновых на человека.

Между прочим, не случайно я здесь нигде не говорю о рисе, а употребляю термин «зерновые». Когда в России говорят о том, что «бедные корейцы питаются одним рисом», это заявление может вызвать у информированного человека лишь ироническую улыбку, ибо рис в Северной Корее – это повседневная еда только весьма зажиточных людей. Кстати сказать, ничего нового в этом нет, ведь и в былые времена чистый рис ели только помещики. С другой стороны, нужно иметь в виду северокорейскую структуру питания: как и в большинстве бедных стран, именно зерновые служили (и служат) для подавляющего большинства населения главным источником калорий.