Памятник Иммануилу Канту, который неизвестные лица облили краской, в сквере одного из корпусов Балтийского федерального университета. Фото: Виталий Невар/ТАСС

Памятник Иммануилу Канту, который неизвестные лица облили краской, в сквере одного из корпусов Балтийского федерального университета. Фото: Виталий Невар/ТАСС

Хамство обожравшихся жлобов, дорвавшихся до огромных денег и плохо ограниченной законом власти, – почему сейчас оно заметнее и больнее, чем в иные времена? Видимо, только отчасти это можно объяснить возросшей чувствительностью тех, на кого изливается хамская агрессия. Что ни говорите, а все-таки это добрая примета нашего недоброго времени. Ведь в обществе, в котором к хамству притерпелись и перестали видеть в нем нечто из ряда вон выходящее, никто особо не удивляется и не переживает, встретившись с ним. У нас все же это пока не так. И, хотя хамов-нуворишей действительно много, они все еще воспринимаются как исключения, как то, что осуждается, не принимается большинством.

Но если это исключения, почему их так много? Почему вспыхнула «эпидемия» агрессивного хамства? Ослаб иммунитет. Он вырабатывается долгой историей и называется культурой. Процесс сложный, совсем не линейный. Культура не растет как тесто на дрожжах. Ее движение то замедляется и даже останавливается, замирает, то летит, в короткий срок покрывая дистанцию от варварства до цивилизации, от дикости – до высших духовных ценностей. А иногда останавливается, входит в штопор – авария, катастрофа! – или деградирует, возвращаясь в низины и гнилые болота бездуховности.

Когда это происходит, у людей, переживающих эти зигзаги и повороты, возникает недоверие к культуре, а бывает, даже презрение к ней. Так вырастают контркультурные движения, протест против ее владычества, сомнения в ее праве подчинять себе жизнь отдельных людей и общества. И в самом деле, можно спросить: чего стоят эти взлеты, которыми гордится культура, если после Гете и Бетховена – газовые камеры и Бабий Яр, а после Пушкина и Мусоргского – голодомор и колымская каторга?

И все-таки другого пути от животного к человеческому нет. Как говорил Иммануил Кант, именем которого так и не назвали аэропорт в бывшем Кенигсберге, «эта задача самая трудная из всех; более того, полностью решить ее невозможно; из столь кривой тесины, как та, из которой сделан человек, нельзя сделать ничего прямого. Только приближение к этой идее вверила нам природа». Путь этот не изведан. Кант говорил, что идти по нему можно при трех условиях: понимать куда и зачем идти, иметь опыт, чтобы отличать победу от поражения, а еще нужна добрая воля – желание во что бы то ни стало идти, удаляясь от зла.