unsplash.com
Научные изыскания не противоречат ужасам войны. Скорее, наоборот. «Современное поле боя, по крайней мере с 1940-х годов, служило местом широкомасштабных полевых исследований, — пишет Сьюзан Линди в своей книге «Разум в тумане войны. Наука и технологии на полях сражений» (выходит в издательстве «Альпина нон-фикшн»):
«Например, изучение шока в реальном времени на итальянском фронте во время Второй мировой войны велось на солдатах с настолько тяжелыми ранениями, что они считались обреченными и поэтому передавались ученым для исследования. Хиросима и Нагасаки стали послевоенными полигонами для получения информации о физике, раке, психологическом воздействии и влиянии на наследственность — и руины, и выжившие превратились в объекты широкого спектра долгосрочных научных исследований».
У Линди вы не найдете бьющего через край восхищения военными технологиями, их изобретательностью и разрушительной мощью. Сама автор считает, что ее работа посвящена влиянию милитаризации на научное сообщество в той же мере, что и влиянию науки на методы боевых действий. При этом рефреном книги, скорее, можно считать печальную мысль о том, как все более совершенный человеческий разум раз за разом становится «ресурсом для нанесения человеку еще большего урона». Неудивительно, что изучение психологических последствий войн — в частности, «снарядного шока», о котором пойдет речь ниже — велось явно с меньшим энтузиазмом, чем разработка новых вооружений.
