Москва, ноябрь 2015 года. Фальшивая реклама, мимикрирующая под кампанию газеты "Известия".

Москва, ноябрь 2015 года. Фальшивая реклама, мимикрирующая под кампанию газеты "Известия".

vk.com

«Российские депутаты, — читаю я в ленте новостей, — обсудили законопроект о полном запрете «гей-пропаганды». Согласно документу даже «сочувственное изображение» ЛГБТ будет приравниваться к пропаганде экстремизма и наркотиков».

«Новые правила, — читаю я дальше, — могут коснуться кино, медиа, интернета и даже книг. Критики указывают на размытость формулировок в законопроекте».

Случайно я наткнулся в интернете на какой-то из фрагментов этого исторического «обсуждения», которое своими жанровыми признаками, подбором участников, лексикой-фразеологией, невротической взвинченностью интонаций, модной нынче в этой среде, нешуточным накалом иррациональной, а потому особенно яростной ненависти не могло не поразить воображение. Даже мое. А я, слава богу, насмотрелся-наслушался в последние сколько-то лет разного такого, что по идее должно было бы начисто отключить механизмы воображения, хотя бы из соображений сохранности остатков душевного и нравственного здоровья.

Но нет, эти «обсуждатели» все еще способны изумлять. Прежде всего, конечно, заоблачной степенью какой-то отчетливо пародийной дремучести и мракобесия, помноженных, как это часто бывает в подобных случаях, на отъявленное интеллектуальное мошенничество.

Изумляет, да. Но не удивляет, причем давно уже. Как будто мы с вами не знаем, где, когда и с кем рядом мы живем. Как будто мы не знаем, какие гиганты мысли и какие нравственные ориентиры сидят там и принимают для нас с вами «законы», один причудливее и, главное, беззаконнее другого.

https://www.youtube.com/watch?v=SDxFxsoWCuY

Все, что говорил депутат с бегающими глазами, а за ним батюшка, как будто извлеченный из какого-нибудь рассказа Чехова, а за батюшкой высокодуховный бизнесмен, а за ним в меру просвещенный представитель Северного Кавказа, а за представителем еще кто-то в таком же роде, — все, что говорили они все вместе и каждый по отдельности, более или менее предсказуемо. Они говорят это уже бог знает сколько времени, поражая не столько уровнем аргументации, сколько неисчерпаемостью и постоянством самой темы. Темы, которая их самих волнует и занимает настолько остро и травмирует настолько глубоко, что не может не стать объектом повышенного внимания со стороны если не психиатрической, то по крайней мере психоаналитической общественности. Впрочем, там все более или менее понятно и без всякой особой общественности.

Про «традиционные семейные ценности», про то, что «коллективный Запад спит и видит, как бы нам с вами привить чуждые нам … и т.д.», про то, что посредством гей-пропаганды размываются и разрушаются столь до сей поры крепкие нравственные устои, если и изменившиеся слегка со времен «Домостроя», то исключительно по вине зловредного иноземного влияния, я слышу или читаю уже бог знает которое десятилетие.

Вот, например, совсем недавно я прочитал и даже скопировал в свою заветную цитатную папочку один из дежурных образцов этого, так сказать, дискурса. Автора не помню, да и какая разница. Помню лишь, что это кто-то из Совета безопасности, а то и сам председатель этого Совета. В общем, вот:

«Планируются шаги по интенсификации информационного давления на Россию в целях размывания российских духовно-нравственных и культурно-исторических ценностей, формирующих фундамент государственности, и снижения чувства общероссийской идентичности граждан нашей страны. Главные задачи — внести раскол в российское общество, навязать выгодные им ценности и модели развития, получить возможность манипулировать общественным сознанием».

Если совсем пренебречь историческим, культурным и всеми прочими контекстами, если забыть, что мы с вами худо-бедно живем все же в 21-м веке, а не в середине 20-го, если всем этим пренебречь, а сфокусировать все свое внимание лишь на, — если можно так выразиться, — содержании и на формально-стилистических особенностях этого и всех подобных этому откровений, можно с некоторым смущением предположить, что за прошедшую почти сотню лет в стране, в политическом и общественном сознании ее граждан не изменилось вообще ничего. Видимо, это и понимается как «традиционные ценности».

Но ведь это же для кого-то говорится! Ведь предполагается же, что кто-то это дело воспринимает совершенно всерьез! Иначе — зачем?

Такого рода речи, риторика и стилистка которых не меняется годами и десятилетиями ни лексически, ни синтаксически, ни интонационно, ни, тем более, содержательно, я слышу более или менее всю свою жизнь.

Мне рассказывал мой старший приятель о том, как в середине 70-х годов ему пришлось слушать какого-то лектора из общества «Знание». Одну его волшебную фразу он запомнил на всю свою жизнь.

«Деятельность западных спецслужб…», — сказал лектор и сделал многозначительную паузу, чтобы публика могла осознать весь онтологический ужас самого определения «западных». «Деятельность западных спецслужб, — повторил он уже чуть менее форсировано, — направлена прежде всего на нашу молодежь и (внимание! — ЛР) на мыслящую часть нашей интеллигенции».

Так что эта охрипшая шарманка все играет и играет, пытаясь привлечь внимание полусонной общественности.

Риторика не меняется. А объекты ее — да, меняются. В разные годы и десятилетия такими объектами были стиляги с их узкими брюками и рок-н-роллом, абстрактная живопись и джаз, правозащитники и авангардная музыка, джинсы и жвачка.

Теперь вот — ЛГБТ. Что? Почему именно это? Почему именно теперь? Неужели все проблемы страны уже решены полностью и окончательно?

Никогда не предполагал, что придется когда-нибудь высказываться на тему, которая от меня весьма далека. То есть не настолько все же далека, чтобы я не знал о существовании людей с иной сексуальной ориентацией, чтобы я ничего не знал о некоторых особенностях биографии писателя Оскара Уайлда или о трагической судьбе великого певца Вадима Козина. И Апулея я охотно читал в свое время. И многочисленные анекдоты-шутки-прибаутки на эту тему не обошли меня стороной. Но как-то никогда не было у меня к этому какого-то специального интереса. Ну, и специального отношения к этому никогда не было.

Да и сейчас я говорю вовсе не об этом. Я хочу понять, в какой все-таки стране мы с вами живем?

Все время получается так, что живя на одном и том же пространстве, говоря на одном и том же языке, учась в одних и тех же школах, имея одни и те же паспорта, разные категории граждан живут при этом в разных государствах. И в разных веках.

Все дело в аксиоматике. Я, например, привык исходить из того, что я живу в 21 веке и в правовом светском государстве. Но значительная часть общества руководствуется иной аксиоматикой, суть которой сводится к тому, что «все, что мне чуждо и непонятно, а поэтому неприятно, не может иметь права на существование». Какие к черту конституции, законы, обязанности и права, когда у них есть вековые нравственные традиции и не менее вековой духовный опыт.

И этот самый духовный опыт ну никак не позволяет им представить себе, что существуют люди, думающие, говорящие, ходящие, разговаривающие и выглядящие не так, как они. Люди, склонные жаловаться на то, что кто-то самим фактом своего существования оскорбляет их эстетические, нравственные, религиозные чувства, как правило не могут вообразить себе, что их тип наружности и социального поведения тоже может быть для кого-то оскорбительным.

Рациональных объяснений тому, почему они выбрали в качестве главного врага именно гей-культуру, в общем-то нет. Впрочем, мы об этом уже сказали.

Я начал с того, что кто-то из участников «обсуждения» сумел меня изумить. Ну, изумить — это, конечно, слишком сильно сказано. Но, скажем так, одно из высказываний слегка пощекотало мою трепетную филологическую душу.

Уж не помню, кто из них, вдруг яростно вцепился в ненавистное ему слово «гендер». Что еще за «гендер», — раздраженно, с брезгливой интонацией говорил этот кто-то. Какой еще «гендер»! Есть «пол»! Мужской и женский! А «гендер» нам втюхивают те, кто мечтает о мировом господстве и о расчленении Великой России. «Гендер» какой-то выдумали!

Я как-то почти немедленно вспомнил, как однажды я безуспешно пытался объяснить одной милой, но не слишком просвещенной даме, что буква и звук это не одно и то же. Когда она сказала про какого-то своего родственника, что его не приняли в театральное училище, потому что он «не выговаривает букву «Р», я зачем-то решил ее поправить и сказал, что не выговаривают не букву, а звук. Она на меня слегка обиделась, буркнув что-то вроде того, что какая, мол, разница. Но ведь буква и звук это действительно разные вещи! И зря она обиделась.

А еще я вспомнил, как один маленький мальчик, сын моих друзей, во дворе дома, где он жил, общался с дворовым котом. Кот что-то мяукал, мальчик ему что-то отвечал на свойственном ему человеческом языке. Мимо проходил доброжелательный сосед. «Ты, что, понимаешь кошачий язык?» — шутливо спросил он. «Нет, язык я не понимаю, — совершенно серьезно сказал мальчик. — А речь — да, понимаю».

Ему было лет шесть, и предположить, что он уже прочитал соответствующие труды Фердинанда де Соссюра, было довольно трудно. Но он, во-первых, был сыном сразу двух лингвистов, во-вторых, он был любознательным мальчиком, открытым всему новому и не сразу понятному, а также людям и котам.