Ринат Волигамси. "Неофициальный альбом", 2005-06 гг. В этом проекте художник-сюрреалист, родившийся в Башкирии, рассказывает альтернативную семейную историю Владимира Ульянова-Ленина, согласно которой у вождя мирового пролетариата был брат-близнец Сергей
voligamsi.com
Мой старший брат был старше меня на девять лет. Он пережил войну. Он был вместе с мамой в эвакуации, в Уфе.
Он запомнил это время очень хорошо и подробно. Я, например, часто вспоминаю его многократно повторенный рассказ о том, что именно оказалось для него самым вкусным из всего, что ему приходилось есть или пробовать за всю его жизнь. И это «самое вкусное» было тоже связано с войной, с эвакуацией, с Уфой.
Однажды, рассказывал брат, когда ему было лет шесть, соседская девочка пригласила его и еще нескольких мальчиков и девочек из их двора на свой день рождения. По случаю праздника мама этой девочки соорудила торт. Торт был приготовлен из картофельных очисток, сахарина и — верх блаженства, — маргариновых роз, подкрашенных, кажется, тертой морковкой.
Роз было всего три, а ребят было пятеро, поэтому неизбежно возникла недолгая, но бурная потасовка. Маме именинницы каким-то образом удалось убедить двух мальчиков, что розы должны достаться девочкам. Это был самый первый урок рыцарского кодекса. И это был, по твердому и многолетнему убеждению брата, самый вкусный торт из всех, которые он ел за всю свою жизнь.
И был детский сад! Детский сад в Уфе! Детский сад военных лет.
Однажды в студеную зимнюю пору, 21 января 1942-го года, то есть 81 год тому назад, когда его, четырехлетнего, мама забрала из детского сада, он был в горьких слезах.
«Миша! — испугалась мама, — Что случилось? Кто тебя обидел?»
«Ленин умер!» — давясь слезами, сказал брат.
Безутешное горе маленького Миши понятно. Им, детям, с утра до вечера внушали, что дедушка Ленин вечно живой. Что дедушка Ленин вместе с великим Сталиным так и сидят, нежно глядя друг на друга, на скамеечке в Горках, и никакая сила не сможет их разлучить. А тут вдруг такая трагическая неожиданность почти двадцатилетней давности.
Ринат Волигамси. Неофициальный альбом, 2005–06 г.г.
voligamsi.com
А другой маленький мальчик, но уже лет тридцать спустя, тоже вернулся однажды из детского сада, и его глаза тоже были на мокром месте.
«Что такое?» — встревожилась его мать. «Я боюсь Ленина», — дрожащим голосом ответил мальчик. «То есть как?!» — испугалась мамаша. «Валентина Николаевна сказала, что он умер, но что он живой и очень любит детей».
«Камень на камень, кирпич на кирпич — умер наш Ленин Владимир Ильич». Был когда-то такой столь же неуклюжий, сколь и живучий детсадовский стишок. И появился он, кажется, сразу же после описываемого в нем события.
Знают ли этот стишок нынешние дети? Если и знают, то насколько твердо они знают, кому был посвящен этот реквием? Кажется, не очень. Выросло поколение, в сознании которого Чингизхан, Наполеон Бонапарт, Петр Великий, Ленин и Леннон слиплись в одну гомогенную массу, существующую под девизом «давно это было, еще до меня».
Хорошо это или плохо? Плохо, потому что плохо не знать историю. О горьких последствиях исторической амнезии сказано много, и не будем повторяться. Но это и хорошо, потому что поколение не живет уже теми столь же бурными, сколь и малопродуктивными страстями, какими жили и продолжают жить поколения предыдущие. Потому что им не надо расставаться, смеясь или плача, со своим прошлым — это уже не их прошлое.
Да и не ко двору, прямо скажем, он теперь со своим «интернационалом», со своим агрессивным и, мягко говоря, деятельным атеизмом, со своим презрением ко всякой «духовности» и всякой «величавости», проходившими в то время по разряду черносотенности, что, впрочем, не было вполне несправедливо.
Каким бы он ни был вурдалаком, но с Черной сотней, — что в погонах, что в рясах, — ему точно было не по пути. Что касается имперских амбиций, то они, разумеется, были, но до поры до времени надежно скрывались за псевдонимом «мировая революция».
Ринат Волигамси. Неофициальный альбом, 2005–06 г.г.
voligamsi.com
Смываются историческими дождями и ливнями иконография и фразеология, многие годы составлявшие основу идейно-эстетического ландшафта страны. Навечно засевший в головах нескольких поколений цитатный фонд, для одних служивший символом веры, для других же — неисчерпаемым источником иронических манипуляций, одним из инструментов выяснения отношений с государством и его господствующей идеологией, неведом для поколений последующих. Кто помнит об «удивительной, нечеловеческой музыке», о «советской власти плюс электрификации всей страны» и о том, по какой именно причине учение Маркса всесильно? Кто хмыкнет теперь, услышав словечко «архиважно» или обращение «батенька»?
И даром, что мы ходим в Ленинскую библиотеку, проезжаем по Ленинградскому шоссе и уезжаем в Петербург с Ленинградского вокзала, даром, что на площадях русских городов по-прежнему стоит обильно растиражированный дядька с протянутой рукой. Из общественного сознания стремительно выветриваются и облик, и имя того, с кем навсегда связано совсем еще недавнее существование того грозного, великого и бесконечно иррационального космоса, каковым долгие десятилетия являлась одна шестая часть мировой суши.
Кажется, можно было бы забыть и нам, то есть тем, кто вырос в мучительном ощущении, что все это — навсегда. Кажется, сказано уже все об этом человеке — от «величайшего гения человечества, основателя первого в мире государства рабочих и крестьян и самого человечного человека» до «мерзкого и циничного упыря». Но сказано, разумеется, не все, потому что время для трезвого, академического анализа все еще так и не пришло. Не пришло оно именно потому, что не улеглись до конца оценочные страсти. А они, эти страсти, продолжают добушевывать — главным образом по причине того, что мы с вами почти что в самом буквальном смысле имеем «скелет в шкафу».
«Камень на камень». Это ведь о Мавзолее.
Так что вполне можно сказать, что мы отмечаем не очередную годовщину смерти Ильича, а день рождения одноименной мумии, прославленного шедевра отечественной таксидермии, уже которое десятилетие прописанного в самом центре столицы нашей родины.
Собственно, она-то и подменила собою того, кто почил в подмосковных Горках 21 января 1924 года.
Это и есть «заветы Ильича». Это и есть «Великое Ленинское наследие». И что с этим наследством делать — так до сих пор и не понятно.
Ринат Волигамси. Неофициальный альбом, 2005–06 г.г.
voligamsi.com
Кто и что отмечает в эти дни? Ну, коммунисты — понятно что. Специалисты-бальзамировщики — годовщину триумфа своей нелегкой, но такой почетной профессии. Еще кто-нибудь — что-нибудь еще.
Я же отмечаю восьмидесятилетний юбилей того самого дня, когда заплаканный мальчик в горьких слезах вернулся из уфимского детсада. Я ясно вижу, как он горько плачет, впервые в жизни переживая чью-то смерть. И он еще не знает о том, что тот, чью смерть он оплакивает, умирает каждый год, как постоянно и регулярно умирает все то, что директивно назначено «вечно живым».
Он этого всего пока не знает. Он просто впервые узнал о том, что смерть вообще бывает. Слово «похоронка» он, разумеется, уже знал — оно, это слово, сопровождаемое слезами и словами скорби и сочувствия, звучало вокруг него с трагедийной регулярностью. Но он не очень ясно представлял себе, что оно, это слово, значит.
Он плачет. Но он непременно утешится. Дальнейшая жизнь много чего отнимет, но много чего и подарит. Например, буквально скоро, всего через пару лет ему посчастливится попробовать самый вкусный торт в его жизни, пусть даже и без маргариновой розы.
