Таланты и поклонники. Почему в России усиливаются репрессии против театра

Я, разумеется, как и многие, горячо сопереживаю чудесной, доблестной и необычайно одаренной Жене Беркович, а также талантливой сценаристке Светлане Петрийчук, волнуюсь за них, изумляюсь и негодую по поводу беспрецедентного по дикости и нелепости полицейского произвола.

И это, разумеется, главное и основное.

Но попутно, боковым, так сказать, зрением я не могу не отметить то, что заметно уже довольно давно. А именно то, как выросла и продолжает расти роль театрального искусства в нашей социальной жизни.

Когда-то Мандельштам горько, но и не без гордости сказал своей жене: «Видишь, Надюша, как у нас уважают поэтов! За стихи убивают».

За стихи, да. Бывало. Но театр…

Очень долгое время я был твердо уверен, что я не люблю театр. Театр вообще. И моя нелюбовь время от времени граничила с ненавистью. В чем — скажу, забегая вперед, — я глубоко раскаиваюсь.

Но я не любил театр, и это правда.

Я не любил театр, начинающийся с вешалки, а заканчивающийся пропажей галош и резью в животе от чрезмерного и торопливого употребления лимонада, театр, где надо было сидеть смирно и глядеть прямо перед собой, где нельзя было пошептаться с соседом и вволю поржать над чьим-то криво надетым париком и плохо приклеенной бородой, где тебе все время посредством великого искусства показывали, что правильно, а что неправильно, где нудное и неубедительное добро все время побеждало веселое и шкодливое зло, казался мне почти такой же репрессивной машиной, как и школа. Ну, разве что к доске там тебя не вызовут и буфет там побогаче.

Это смутное, тянущееся из детства, не всегда объяснимое, но при этом вполне отчетливое раздражение чуть позже стало распространяться и на околотеатральную среду и атмосферу. Меня — скорее всего несправедливо — стали раздражать театралы и особенно почему-то театралки. Меня раздражал мещанский культ актеров и актрис. Словом, не любил «этот ваш театр», и все тут.

И как тут не вспомнить совсем печальную историю про то, как меня, двенадцатилетнего, с позором вывели из театрального зала, куда нас повели с классом на спектакль «Овод».

Неудержимый смех настиг меня в самый неподходящий момент, а именно тогда, когда главного героя принялись казнить. Что там меня так развеселило, я уж и не помню. То ли кто-то из артистов слегка споткнулся о ковер, то ли в ярком свете театрального прожектора отчетливо проступили обильные брызги слюны, вылетавшие изо рта трагического героя. Не помню. Но то, что я никак не мог остановиться, это я помню хорошо.

Ну, и вывели. На виду у всех. Да и как не подвергнуть справедливому остракизму юного морального урода, своим кощунственным смехом посягнувшего на непреклонную картину мира, где ясно сказано, где положено смеяться, где плакать, где молчать, а где хлопать.

«Все театры советую положить в гроб». Именно эти слова написал вождь мирового пролетариата, основатель первого в мире социалистического государства и первый председатель Совнаркома тов. Ленин в служебной записке к наркому Луначарскому.

Вот мне и казалось долгие годы, что нарком, а также и весь сонм театральных деятелей последовали этому настоятельному совету, вследствие чего театр многие годы послушно лежал в гробу.

Так или иначе, но свою устойчивую неприязнь к театральному искусству и даже, говоря точнее, к театральному миру мне удалось преодолеть лишь совсем недавно.

Но удалось, да. Не только удалось мне преодолеть эту иррациональную неприязнь, но удалось также и ощутить глубинное родство с самой идеей театра.

Я наконец понял, что не любил я вовсе не театр как искусство, а театр как учреждение, как свод репрессивных по своей природе этикетных правил и предписаний.

Рано или поздно возникло не бесспорное, но для меня очевидное понимание того, что искусство — это не корпус текстов, не книга, не журнал, не музей, не концертный и не театральный зал, не кинофестиваль, не творческий вечер и не критический разбор. Все перечисленное — это все лишь его институализированные формы и обличия.

А искусство, его питательное вещество — всегда там, где мы внезапно и иногда совсем неожиданно обнаруживаем в неживой материи признаки жизни. Обнаруживаем именно там, где мы ожидаем их меньше всего.

А уже потом, потом — и книга, и журнал, и музей, и галерея, и концертный зал, и театральная сцена.

Ага, и театральная сцена.

Иногда приятие и даже любовь могут нечаянно нагрянуть, так сказать, от противного.

Не в пользу ли возрастающей важности театра выступают учащающиеся день ото дня судебно-карательно-запретительные мероприятия, связанные с ним? И печально известное «Театральное дело». И ковровая прополка театрального репертуара. И изгнание из театров что-то не то и не так сказавших или просто не так как-то посмотревших актеров и режиссеров. И стыдливые замены в афишах и программках человеческих имен на их рабочие функции — «Автор», «Режиссер», «Актер», «Актриса».

Теперь вот уголовное преследование по демонстративно нелепому обвинению. И какие-то комические, прибывшие с морозу «эксперты», профессора кислых щей, самопровозглашенные специалисты в области несуществующих «научных» дисциплин.

И как тут не вспомнить об исторических истоках вот этого всего, — не знаю даже, как «это все» обозначить.

Как не вспомнить о том, что печально известная кампания по борьбе с «безродным космополитизмом» конца 1940-х годов началась с партийных постановлений о «театральной критике». Как не вспоминать вообще о той достопамятной кампании, натыкаясь в сети на некоторые тексты в некоторых нынешних изданиях, тексты, как будто от слова до слова списанные с тех самых, образца какого-нибудь 1949 года.

Как не полюбить театр, если его так ненавидят все интеллектуально и нравственно недостаточные персонажи истории и современности!

Получается, что театр на сегодняшний день — «из всех искусств для нас важнейший», если выражаться словами упомянутого уже обитателя Мавзолея.

Поскольку жизнь вообще, и общественно-политическая жизнь в частности полна парадоксов и противоречий, нельзя не вспомнить также и о том, что один из недавних годов по инициативе лично президента РФ был провозглашен «Годом театра».

И это, казалось бы, хорошо. Как минимум для театра и его зрителей.

Впрочем, учитывая некоторые особенности личности и биографии инициатора, неплохо бы уточнить, о каком из значений слова «театр» идёт речь. Театр, между прочим, бывает анатомическим, а бывает, — уж извините, за не вполне уместную в наши дни шутку, — военных действий. Разный бывает театр. Какой театр, такого театра и год.

Когда одному театральному человеку сообщили радостную весть о том, что, мол, грядущий год объявлен Годом театра, он — совсем даже безо всякого намерения пошутить — в ужасе воскликнул: «Как! Опять? И следующий год — тоже?»