Солдаты «Терракотовой армии» из мавзолея императора Цинь Шихуанди
Фото: Wikipedia / kevinmcgill
Китай — совсем иная вселенная в сравнении с западным миром. Европеец жаден и суетлив, его правители переменчивы и недалёки. Могущественные же владыки далёкой державы мудры и степенны, а их подданные трудолюбивы и добродетельны. Пока западных людей одолевают мелкие страсти, восточная цивилизация неспешно идёт к своему величию. Может показаться, что это пересказ свежей колонки авторитетного синолога из условной Le Figaro или Daily Mirror, но нет — культ Китая был в моде среди европейских интеллектуалов XVIII — XIX веков.
Обычно язвительный насчёт всего и всех Вольтер прямо утверждал, что Китай — лучшее воплощение цивилизованности. Его соотечественник и современник Франсуа Кенэ прямо противопоставлял Поднебесную своей родине. Да, там тоже деспотизм, но на основе «естественного закона»: он справедлив и благотворен для всех и для каждого. В конце концов, Александр Грибоедов устами Чацкого превозносил юго-восточного соседа России как образец национальной гордости («Хоть у китайцев бы нам несколько занять / Премудрого у них незнанья иноземцев»).
Иностранцы, произвольно или нет, ретранслировали взгляд самих китайцев на свою страну. Их империя — центр мироздания, и чужаки могут лишь на расстоянии наслаждаться её великолепием. Иронично, что эти дифирамбы пришлись аккурат перед чудовищнейшими для страны концом XIX века и началом века XX — затяжной полосой смут, переворотов, гражданских войн, распада государства и полуколониального закабаления иностранцами.
Современный британский историк Нил Фергюссон отмечал: представить в начале XIV века, что мастерской мира станет не Китай, а Англия, выглядело бы точно таким же безумием, как и вообразить в 1970-х годах, что Поднебесная спустя поколение вырастет во вторую экономику мира. В этом и состоит величайший парадокс Китая: он — вечный enfant terrible планеты, с трудом вписывающийся в любые попытки обобщить мировой исторический опыт.
Чем англичане будут лучше монголов?
В августе — сентябре 1793 года современную историю взаимоотношений западного мира и Китая открыло посольство в Пекин британца Джорджа Маккартни. Насколько огромное значение этому путешествию придавали на родине дипломата, настолько же равнодушной к нему осталась принимающая сторона.
В то время Поднебесная империя остерегалась лишних контактов с теми, кого считала варварами, англичане, как и прочие европейцы, безусловно входили в эту категорию. Внешнюю торговлю Китай вёл через один Гуанчжоу (Кантон), да и то со множеством унизительных ограничений. Заморским гостям не позволяли учить китайский язык, покидать портовый город и отдаляться от приставленных местных чиновников.
Джордж Маккартни, 1785 год
Изображение: Wikipedia / Lemuel Francis Abbott
Маккартни следовало покончить с этой дикой для европейца конца XVIII века практикой. Полагалось, что он договорится с пекинским владыкой Цяньлунем о взаимовыгодной торговле и дипломатических отношениях. Для своего времени англичанин знал о Китае достаточно много, во всяком случае, отлично понимал, что его жители не туземцы с условного Таити, которых можно задобрить связками бус и парой зеркал.
Тем удивительнее, что миссия Маккарти закончилась полным провалом.
Сперва дипломата ждала затяжная околопротокольная баталия с местными чиновниками. Китайцы искренне возмущались, что наглый варвар хочет встретиться с их господином в недоступном для иностранцев Пекине и притом отказывается совершать коутоу — сложный церемониал приветствия императора, состоящий из череды земных поклонов. Маккартни сопротивление бюрократов продавил и всё же добился личной аудиенции с Цяньлунем. Но тут англичанина и ждало главное разочарование.
Английская карикатура на посольство Маккартни, конец XVIII века
Изображение: Wikipedia / James Gillray
Престарелый монарх сначала счёл принесённые британцами дары, включая специально собранный мини-планетарий, детскими игрушками. Затем двор принялся закармливать и опаивать Маккартни на пышных приёмах, откладывая собственно переговоры со дня на день. Наконец, 3 октября 1793 года послу передали письменный отказ императора от дальнейшего общения и настоятельную просьбу возвращаться домой.
«Если ты испытываешь благоговение перед нашей Божественной династией и хочешь ознакомиться с нашей цивилизацией, то наши церемонии и свод наших законов в корне отличаются от твоих. Даже если твой Посланник был бы способен познать основы нашей цивилизации, ты вряд ли смог бы перенести наши манеры и обычаи на свою почву, чуждую для них. […]
Диковинные и дорогие предметы меня не интересуют. Если Я и отдал распоряжение принять дань, отправленную тобой, то только из уважения к твоему желанию, которое побудило тебя послать их из такой дали».
— из финального письма Цяньлуня для британского короля Георга III
Сам церемониал встречи Маккартни в Пекине точь-в-точь копировал «путь пяти искушений» — старинную методу, по которой поколения китайцев смягчали и обводили вокруг пальца полудиких монголов, маньчжур и прочих кочевников, пытавшихся ограбить их земли. Для Цяньлуня и его людей англичане мало чем отличались от тех дикарей из далёкого прошлого. События XIX века показали, как сильно заблуждалась династия Цинь — последний императорский род в истории Китая.
