В «Новом литературном обозрении» выходит книга рассказов писательницы Оксаны Васякиной «Такого света в мире не было до появления N.», в которую вошли одиннадцать историй про женщин. С любезного разрешения издательства публикуем рассказ «Смерть Незнакомой женщины» целиком.

Скорее всего, я не раз видела ее во дворе. Мои окна выходят на детскую площадку, я могла слышать голос ее дочери. Летом девочки катаются на самокатах, кричат: «Догони! Догони!» Я переехала сюда в январе, должно быть, гуляя с собаками, видела, как она идет с работы. В маленьких городах принято здороваться со всеми, кого встретишь у подъезда. Может быть, это она тогда сидела на бордюре, курила и ела круассан из супермаркета. Мои собаки ей обрадовались и побежали ласкаться, она их погладила. Может быть, это она открывала серую заслонку табачной витрины в SPAR, когда я спрашивала, есть ли ментоловый Vogue: среди продавщиц районных магазинов я часто вижу женщин из соседних подъездов. Может быть, это она кидала уличным псам объедки, а я потом собирала куриные кости и материлась, ведь собакам нельзя их есть, это смертельно опасно.

Я не в силах представить себе жизнь Незнакомой женщины.

Знаю, что она была и имела семилетнюю дочь. А еще обстоятельства ее смерти. Потому что в маленьких городах принято здороваться с соседями. А если у тебя есть собака и тем более, как в моем случае, две, твой переезд не останется незамеченным. С тобой заговорит постовая пенсионерка, и если быть вежливой, то в будущем это знакомство станет залогом полной осведомленности о том, что происходит с жителями твоего и близлежащих домов.

В ночь ее смерти выли собаки. Мой сон некрепкий, он больше похож на дрейф во времени. Конечно, мне снятся сны: сложносоставные сюжеты, оборотни в обличьях моих близких, мертвых и живых, места, которых в реальности не существует, но они так часто появляются в моих снах, что, кажется, я изучила не только их структуру, но и запах. Сны — странная вещь, они приходят за мгновение до пробуждения, сумасбродные, чаще дурные. Мне снятся сны, но большую часть ночи я плыву в серой дымке, она глушит звуки, даже истерический лай моих собак я услышала не сразу.

Обычно по ночам мои собаки спят. В сети много мемов про людей, которые делят кровать со своими собаками, все они правдивы. Филюша делает себе конверт: она встает на край одеяла и стягивает его с меня, получается уютная складка, в которой она размякает и храпит. Бубенчик, напротив, любит лечь посередине и вытянуться поперек дивана. Ночью, когда я просыпаюсь выпить воды и сходить в туалет, собаки недовольно кряхтят — я потревожила их сон.

Но в ту ночь мои собаки выли. Услышав их голоса, я села на постели и, не доставая берушей, прислушалась. Филюша и Бубенчик выли, эти звуки вливались в бурю голосов других, уличных и домашних псов. Дворовые кобели Рыжий и Серый солировали. Из-за железки им отвечала колония промзоновских собак. С набережной глухо трубили хлебозаводские дворняги. Песий хор разрезали человеческие крики. Что за бардак, подумала я с возмущением, шикнула на собак и закрыла окно.

По пробуждении не сразу вспоминаешь обстоятельства ночных тревог. Туман, головная боль, бестолковое хождение из угла в угол. Вечером, гуляя с собаками, я, как всегда, вышла переулком в соседний двор. Приятный лиловый вечер, все на своих местах: сплетницы на скамейке у песочницы, свежие кучи дерьма соседских овчарок, тухлая скумбрия под алычой. В приветствии я поднимаю руку, пенсионерки машут мне в ответ и спрашивают, хорошо ли я спала этой ночью. Вопрос мне кажется неожиданным, я бы сказала, интимным. И я отвечаю, что спала как всегда, но тут же вспоминаю вой собак и чувствую запоздалое раздражение. Добавляю: собаки замаяли.

Ну еще бы, ночью женщина выбросилась из окна, сначала выкинула ребенка, а потом сиганула сама.

Я оглядываюсь на свой дом: с какого этажа? С четвертого. Мне знакомо это возбуждение — гладь рутины прорывает трагедия. Уместной дистанции, которая позволяет говорить о соседском несчастье, несчастье неизвестных людей, не существует. Показать горячую заинтересованность — прослыть сплетницей, ответить холодно — проявить бессердечие. Я мечусь между двух крайностей, затем стопорю бегунок судорожного поиска нужной волны и, наконец, останавливаюсь на вежливом участии. Какой ужас, качаю головой, я надеюсь, все живы? Нет, с наслаждением констатирует пенсионерка, сама умерла, ребенка инвалидом оставила. Какой ужас, повторяю, и вы ее знали? Нет, она не наша была, снимала квартиру. Ясно. Ну, хорошего вечера! И вам, кивает, а я веду собак домой. Мимо той части дома, откуда, по словам пенсионерки, сиганула Незнакомая женщина.

Я осматриваю полянку, где обычно спят, развалившись, Рыжий и Серый. Собак нет, похоже, они на дневном промысле или, как это у них принято, метят периметр своей территории. На их лужайке, как всегда, эмалированные миски и пара обглоданных костей, крови нигде нет. Ухоженные палисадники стоят невредимы: кустарники аккуратно подстрижены, в клумбах из покрышек выглядывают стрелы нарциссов, забор цел.

У кино и подкастов я выучилась восстанавливать события, участницей которых не была. Синтетический халат на молнии, голые коленки, девочка, спящая на диване, распахнутое окно. Голова женщины вполоборота, она почти не моргает, заколка-крабик уже не держит волосы, болтается на пряди. А может быть, девочка не спит? Она не понимает, что происходит, и хнычет. В уме я двигаю декорации и временную линию той ночи. Выставляю свет, кадрирую, возвращаюсь в исходную точку.

Сегодня я смотрю на дату — ровно год с ночи, когда Незнакомая женщина сиганула с четвертого этажа. Все эти дни каждый раз, проходя мимо той части дома, где она снимала квартиру, я задираю голову и пытаюсь вычислить то самое окно. Потом смотрю на палисадники и собачью поляну. Тяга к этой истории не гаснет, я по-прежнему ищу ее следы. Обыкновенный человеческий интерес к чужой жизни, ее скуке и горю. Раньше мне было стыдно заглядывать в окна квартир на первом этаже, рассматривать людей, сидящих напротив меня в метро, намеренно медленно стягивать кроссовки, чтобы как можно дольше подслушивать разговор в раздевалке спортивного клуба.

С годами этот стыд иссяк, пропал страх быть разоблаченной. Иногда мне даже хочется оказаться пойманной: встретиться взглядом со стариком в окне, за которым наблюдаю, услышать реплику вроде «Я же вижу, что вы подслушиваете наш разговор!» Мысленно я погружаю себя в положение уличенной и придумываю варианты ответов. Раньше мне казалось, что я сделаю недоуменный вид и начну запинаясь отмазываться. Теперь, думаю, я не стану скрывать своего любопытства. В детстве, когда я рассматривала людей, мать одергивала меня и говорила, что пялиться на незнакомцев неприлично. При этом сама она тайком, из-под опущенных ресниц, подглядывала, а дома непременно докладывала о стрелке на капронках «той девчонки в красном платье» и супружеской измене своей коллеги по цеху.

Спустя неделю после смерти Незнакомой женщины я ввела ключевые слова в поисковую строку. Пара заметок на региональных сайтах: ночью с такого-то на такое-то тридцатилетняя женщина и ее семилетняя дочь выпали из окна. Ранее женщина звонила в полицию и просила приехать, когда наряд был на месте, дверь не открыли, тогда полицейские вызвали спасателей. Когда те взломали дверь, женщины в квартире не оказалось, она и ее дочь выпали из окна.

Есть множество историй о женщинах с младенцами и годовалыми детьми, сиганувших из окна.

Послеродовая депрессия тянет за собой невыносимые последствия: болезни, уход мужа, изоляция, безденежье. Но год назад я впервые столкнулась со случаем, когда женщина прыгает из окна вместе с семилетним ребенком. Я судорожно перебираю причины ее самоубийства: набрала кредитов, узнала о неизлечимой болезни, не выдержала очередной панической атаки (которая также могла стать следствием долгов, болезней, социальной изоляции).

Моя мысль вращается вокруг звонка Незнакомой женщины в полицию: сомневаюсь, что она звонила с просьбой остановить себя. Если она просила себя защитить, то был кто-то, кто хотел навредить. Его реальное существование совсем необязательно. С раннего детства и до моих двадцати восьми я мучилась от навязчивых мыслей, что кто-то за мной следит. В острые периоды я просыпалась от страха с полной уверенностью, что вот-вот кто-то разобьет окно и начнет меня душить. Обострения длились от двух дней до месяца, потом наступало затишье. Но затишье не значило исчезновения кого-то, оно предполагало, что кто-то погрузился в медитативное наблюдение за моей жизнью. Каждую секунду я ощущала на себе взгляд кого-то, чувствовала его намерение меня уничтожить. Когда я впервые пришла на прием к психиатру, она, выслушав меня, прописала антипсихотики и отметила, что если за мной кто и наблюдает, то я сама. На мой вопросительный взгляд она спокойно рассказала о расщеплении сознания, симптомом которого становятся подобные слежки.

Я до сих пор помню этот страх: мир исчезает, исчезает воздух и свет, остается кто-то и твоя слабость. Какой бы ни была температура в квартире — ты чувствуешь себя голой и озябшей. Эта неприкрытость, как сквозняк, раздувает огонь паники. Ужас бухнет в груди, горле, голове, кажется, вот-вот легкие взорвутся и ты выблюешь их, но продолжишь метаться, как курица без головы. Изможденная, ты готова сделать все что угодно.

Именно так я представляю себе приступ Незнакомой женщины: она задыхается, мечется по квартире, но скрыться негде. Нужно спасти дочь и себя саму.