Иллюстрация: Уильям Эйкер Уокер. Сборщики хлопка
Мы не задумываемся об этом, но хлопок необходим нам почти как воздух. Мы не только носим его, спим на нем и пеленаем им младенцев. Продукты переработки хлопчатника содержатся в денежных банкнотах и фильтрах для кофе машины, в растительном масле и мыле, в порохе и десятках других самых разных и неожиданных вещей. Отсюда колоссальная потребность: в 2013 году в мире было произведено более 123 миллионов брикетов хлопка по 200 килограммов. Этот объем трудно представить, но его хватило бы, например, чтобы сделать по 20 футболок для каждого живущего сегодня человека на Земле или чтобы обернуть стопкой этих брикетов Землю вокруг экватора полтора раза. Столько хлопка мы производим и потребляем каждый год. Хлопок – это ткань нашей жизни.
Однако было время в истории, когда хлопок играл еще более важную роль, чем сегодня, – это середина 19 века. Когда мы думаем об основе капитализма, нам приходит в голову наемный труд. Это только часть правды. Становление капитализма и начало индустриализации опирались не на свободные трудовые отношения, но на рабство. Этому малоизвестному факту посвящена книга Empire of Cotton: A Global History гарвардского историка Свена Беккерта, вышедшая в США в декабре 2014 года.
К началу Гражданской войны между Севером и Югом в США в 1861 году хлопок уже был ключевым элементом мировой промышленности и экономики многих стран. Производство хлопка и хлопчатобумажной ткани стало «величайшей индустрией, которая была или могла бы быть во все времена и во всех странах», – цитирует Беккерт Джона Бенджамина Смита, крупного британского торговца хлопком. По общему числу вовлеченных рабочих, по объему производства и прибыльности империя хлопка была вне конкуренции.
Уже в 1862 году более 20 миллионов людей по всему миру, то есть каждый 65-й человек на Земле, были вовлечены в производство или обработку хлопка. В Британии именно текстильная промышленность стала первой и главной, почти четверть населения страны так или иначе зависело от выращивания хлопка или производства ткани. В хлопок вкладывалась десятая часть всего британского капитала, и почти половину экспорта королевства составлял хлопчатник или продукты его переработки. Целые области США и Европы к концу 19 века полностью зависели от дешевого хлопка. Кроме, пожалуй, пшеницы, «ни один другой натуральный продукт не представлял такого интереса для нации», утверждалось в лондонском Journal of the Statistical Society.
Впрочем, не только Великобритания обязана хлопку своим процветанием и тысячами рабочих мест. Именно на хлопке основана «самая успешная сельскохозяйственная индустрия» в истории США. Именно экспорт хлопка впервые поместил Америку на экономическую карту мира. Накануне Гражданской войны в США хлопок составлял 61% экспорта страны. До начала хлопкового бума в 1780-х годах Америка была хоть и многообещающим, но более чем второстепенным игроком на мировом рынке.
К 1861 году Великобритания, лидер капиталистического мира, оказалась в опасной зависимости от «белого золота», импортируемого из Нью-Йорка, Нового Орлеана, Чарльстона и других американских портов. В конце 1850-х годов Штаты производили 77% от 800 млн фунтов хлопка (более 360 тысяч тонн), потребляемых британской текстильной промышленностью ежегодно. Кроме того, США на 90% удовлетворяли потребность Франции (составлявшую 192 млн фунтов), а также поставляли 92% потребляемых в России 102 млн фунтов хлопка.
Было три причины, которые позволили Америке завоевать мировой рынок хлопка: рабочая сила, земля и кредиты. Как писал The Economist в далеком и снежном 1861 году, успех американского хлопкового плантатора был основан на том, что «земля его изумительно плодородна и ничего ему не стоит, рабочей силы у него в избытке, и есть все необходимые условия и коммерческие организации для очистки и транспортировки товара». Ровно поэтому к середине 19 века хлопок стал основой процветания всей Атлантики. Поэт Джон Гринлиф Уиттер называл хлопок «гашишем Запада», наркотиком, который создавал мощную иллюзию территориального расширения и заокеанских «райских плантаций» с «неграми-ангелами».
Процветание США основывалось на производстве хлопка, которое, в свою очередь, было невозможно без «негров-ангелов», то есть без рабства. Сегодня многие историки стараются преуменьшить значение рабского труда в развитии капитализма, склоняясь к более благородной и чистоплотной его версии. Однако экономисты 19 века хорошо осознавали роль хлопка и связанного с ним рабского труда в переделе мира. Герман Мериваль, британский колониальный чиновник, писал, что роскошь и процветание Манчестера и Ливерпуля «зиждется на страданиях негров, как если бы их руками строились портовые доки и производились паровые двигатели».
Необходимость физического принуждения, если не сказать насилия, для экономического развития признавали в середине 19 века и те, кто радовался плодам рабского труда, и те, кто вообще-то выступал за отмену рабства. Беккерт подробно описывает, как в основе каждого этапа индустриализации и прогресса лежало насилие. Как только в начале 1780-х стало очевидно, что из хлопковых полей в южных штатах можно извлечь немалую выгоду, трафик трансатлантической работорговли резко увеличился. Хлопчатобумажный текстиль стал главным товаром, которым торговцы расплачивались за новых рабов, немедленно пополнявших ряды рабочих хлопковых плантаций.
Парадоксально то, что именно простой и древний как мир рабский труд был ключевым условием технического прогресса, машинизации, промышленной революции и экономического процветания.
Современники, однако, беспокоились, что эта гигантская сверкающая машина была всего лишь фасадом, закрывающим политическую нестабильность Соединенных Штатов. По словам британского экономиста Леона Леви, как «зависимая от зарубежных стран» индустрия текстильная промышленность была потенциально уязвима. И как отмечал другой французский обозреватель, эта уязвимая индустрия стала «жизненно важной для десятков тысяч рабочих, условием процветания или разорения всех развитых индустриальных стран».
Важно, что рабство, являясь основой стабильности США, одновременно было потенциальной угрозой ей же. Не только из-за напряжения между сторонниками и противниками рабства, но и потому что сами рабы могли рано или поздно восстать. «Системе рабского труда нельзя полностью доверять» – к такому выводу пришли манчестерские поставщики хлопка. Недоверие к рабской системе отражалось даже на лондонском финансовом рынке: облигации южных железных дорог торговались с более высокой процентной ставкой, чем облигации северных железнодорожных компаний. «Это недоверие возникает, если трезво оценить моральные и физические угрозы, которые нависают над государством, чье общество основано на несправедливости и насилии», – писала газета Westminster Review в 1850 году.
Американское рабство начало угрожать процветанию, которое оно создало, когда политическая экономика Юга, основанная на хлопке, столкнулась с нарождающейся политической экономикой Севера, основанной на свободном труде и индустриализации.
