Каким должно быть в идеале взаимодействие между литературой и властью? Может ли власть вмешиваться в литературу, а литература – в дела власти? Почему в Афинах в театр приходило больше людей, чем сейчас – на футбольные матчи? Об историческом и современном аспектах дихотомии «власть – литература» рассказал доктор филологических наук Николай Гринцер на лекции «Литература и политика в античности», прошедшей 16 июля в парке Горького и организованной Московской высшей школой социальных и экономических наук. Мы публикуем материалы лекции в сокращении.

«Илиада» и «Одиссея» – тексты для древних греков практически священные. Кто знает Гомера, в курсе, что там боги занимаются черт знает чем, но в величии Гомера как поэта сомневаться не приходится. Философы, конечно, его страшно ругали, говорили, он все наврал. Однако главный текст культуры – литературный. Важней всего слово. Эта идея торжествовала и в Греции, и в Риме, отчасти унаследовавшем ее у греков.

Демократия как порождение театра

Отношения власти и литературы в европейской истории складывались непросто. Но при этом литераторы всегда апеллировали к тому, к чему апеллирует европейская культура, – к античности. Если взглянуть на историю и Греции, и Рима, удивительным образом оказывается, что изящные искусства занимали особое место в жизни общества. Греческий театр – это не театр в нашем понимании, скорее это стадион, вмещавший огромное количество зрителей. В период расцвета греческой культуры в афинском театре могли разместиться, по разным оценкам, от 10 до 30 тысяч человек, цифра, сопоставимая с численностью взрослого населения тогдашних Афин. Туда, конечно, приходили не только афиняне. И все равно сам факт поразителен. На комедии и трагедии собирались такие толпы, какие в наше время не всегда являются на футбольные матчи.

И это было не только желанием людей, но и частью политики государства. Вообще-то людям платили так называемые театральные деньги – на то, чтобы они посещали театр. Популярным становился тот политик, который выступал за расширение и увеличение этих субсидий. Один афинский оратор в свое время сказал, что театральные деньги – клей для демократии, да и сама демократия рождается в театре. Оценки тут были разными.

Платон, например, не такой большой поклонник полисного устройства афинского образца, утверждал, что вся дурная демократия родилась в театрах. Как там невежественная публика освистывает хороших поэтов и поддерживает плохих, так и в народном собрании далекий от понимания политики плебс принимает решения государственной важности.

И параллель верна: в Афинах, как известно, существовали состязания. Допустим, соревнуются три великих греческих трагика – Эсхил, Софокл и Еврипид, а жюри определяет, кто в этом году лучше. Но замечательно, что это жюри состоит отнюдь не из профессиональных критиков. Судьи выбирались по жребию. Условно говоря, любой афинский гражданин имел возможность решить, что Эсхил лучше Софокла.

Политическая комедия, или Высмеивание государства за его же деньги

Каким образом литература оказывается делом государства? Комедии и трагедии – это государственный праздник за государственные деньги. Греческая комедия, если судить по творчеству Аристофана, высмеивала все, что только было святого в полисе, даже боги представали в весьма непотребном виде. Но это больше говорит о том, как греки в принципе воспринимали своих богов, а не о театре. Интереснее то, как греки относились к политикам. Политиков надо было высмеивать обязательно. И более того: политики должны были при этом высмеивании непременно присутствовать. Например, у Аристофана был любимый персонаж, Клеон. Известный политический деятель, его много лет подряд выбирали первым стратегом. И Аристофан его последовательно высмеивал, представлял вором, прелюбодеем, лжецом. При этом политик-то сидел в первом ряду – так ему полагалось по должности – и все это выслушивал. Афинской публике происходящее страшно нравилось: как и любая публика, она обожала, когда смеются над политическими лидерами. Важно понять, как это воспринимал сам осмеиваемый политик. Еще недавно в нашей стране существовали сатирические телепередачи, объектом внимания которых были политики первого эшелона. Чем дело кончилось, нам известно, они, мягко говоря, сошли на нет. А что делает Клеон? Подает в суд на комедиографа, как положено. Суд отказывает Клеону в иске, а в следующем году в новой комедии Аристофан радостно рассказывает, как на него подавали в суд, и кроет Клеона еще пуще. Клеон все сидит в первом ряду. Правда, была история о том, что бедный Клеон ничем другим не мог уесть Аристофана, поэтому решил просто его побить. Комедия, таким образом, выполняет важнейшую роль. Ругать власть – часть политической жизни. Однако сатира и ее популярность не делает власть плохой. Афинские граждане, которые восторженно хлопают Аристофану, в этот же год выбирает Клеона первым стратегом.

Получается, чем больше политика ругают, тем и он, и ругающий правильнее для общества. Для афинян это свидетельство нормальности как власти, так и литературы. Клеону ругань не нравится – и это тоже часть государственной службы. В афинской системе государства критическое отношение к власти – обязательное условие.

Политическая трагедия и вопросы, которые ставит литература

С греческой трагедией ситуация еще интереснее. Для нас это произведения на все времена: Эдип, Антигона. Но сегодня мы забываем, что в момент написания эти тексты были злободневными, связанными с той или иной политической ситуацией, и поднимали острые или, наоборот, не очевидные большинству политические проблемы. Поэтому они и являлись частью политики.
Вот такой парадоксальный пример взаимодействия литературы и политики в греческой трагедии. Трагедия Эсхила «Персы» о великой победе Греции над персами. Что лежит на поверхности? Восхваление афинского государственного устройства: мы победили, потому что мы свободны, а у персов – рабство, потому что мы богатые и образованные. Но если внимательно читать «Персов», очевидно, что это и предупреждение: да, Афины как государство обретают величие, но великое государство, что видно из примера Персии, может плохо кончить. Параллели очевидны: когда-то персы были замечательно организованы, богаты, но с ними что-то случилось.

Афины, задумайтесь, не случится ли аналогичное с вами, если вы превратитесь в то, чем была Персия!


Идеи оказались провидческими. Афины действительно через некоторое время начинают трансформироваться из, так сказать, демократического полиса в мощную империю. Но задолго до того литература начала обсуждать вопрос: что будет с Афинами, если они превратятся в империю?
История повторяет литературу, литература в известной мере определяет политику, задает вектор развития.

Государство там, где книга

Среди множества мифов об Александре Македонском, включая то, что он якобы все походы сверял с «Илиадой», замечательна история основания нового центра цивилизации, Александрии Египетской. Александр уже придумал, где основать город, но тут во сне ему явился Гомер, прочел пару строф из «Илиады» и указал на какое-то место. Проснувшись, Македонский переделал все планы города и заложил его там, где он стоит теперь. И позже сказал, что Гомер не только величайший учитель в воинском деле, но и величайший зодчий. Этот миф также о многом говорит. Ведь дальше Александрия становится центром греческой цивилизации, политическим центром. Но этого мало. Для того чтобы стать великим государством, не хватало одного – книг, литературы. И что делает основатель династии египетских царей Птолемей? Он создает Александрийскую библиотеку. В нее со всего мира собираются и переписываются книги, в тот момент зарождаются все гуманитарные науки.
Те, кто возглавлял библиотеку, были людьми уважаемыми, им поручали воспитание наследников. Европейская культура переняла этот принцип – наследников воспитывали поэты и ученые. А, надо сказать, что все директора библиотеки были не только ученым, но и поэтами. Так, один из последующих Птолемеев обратился в Афины с просьбой сделать копии с величайших трагедий и заплатил им совершенно сумасшедший залог, 15 талантов серебром, чтобы они дали эти книги переписать. Это примерно как 300 млн долларов сегодня. Афиняне соглались, но с условием, что оригиналы вернутся к ним. Птолемей сделал замечательные копии невероятной красоты, очень точные, и вернул афинянам копии. Он оставил им деньги, забрав настоящих Эсхила, Софокла и Еврипида.

Когда создается новое государство, туда должна переехать литература. В данном случае она переезжает туда физически.

Литература значима для власти не меньше, чем власть для литературы. Может даже, именно литература в первую очередь важна, судя по этой истории. До сих пор главным символом Александрии является не сохранившаяся в ней библиотека.
Подытоживая, хотелось бы сказать, что речь действительно идет о взаимодействии. Литература занимает одно из центральных, если не центральное место не только в позиционировании государства, не только в том, как оно себя представляет, но и в том, как оно себя строит. Иными словами, литература в античности никогда не была просто литературой, просто художественным словом. Она всегда существовала как часть государства. Но это не значит, что она была государственным заказом. В известной мере государство возникало по лекалам, которые задавала литература. Этот удивительный симбиоз, пожалуй, уникален. Создание придворной литературы и литературы, которая умнее власти, – эти тенденции восходят к античности. Хотя античный пример немного другой: там не было этой разорванности. Такого симбиоза история Европы нам еще не предложила.
Иосиф Бродский в нобелевской речи сказал:

«До тех пор пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства».


Но, пожалуй, в античности ни литература не вмешивалась в дела власти, ни власть не вмешивалась в дела литературы. Парадокс в том, что в античности у литературы и власти дела были общие.