Край потомственных конвоиров

«А Наде каково? – спрашивает собравшихся в кафе «13» адвокат Ирина Хрунова. Мы все пошутили про это, повозмущались, сидим тут, а ей каково? Ее увели в конвойку, она там сидела одна!»

Один час сорок минут, пока судья писала решение, Надежда Толоконникова сидела одна в конвойной комнате – крошечном помещении рядом с залом суда. В зале суда в это время адвокат Хрунова кричала: «За пятнадцать лет работы я такого никогда не видела!» Такого – это когда судья вдруг заканчивает заседание. То есть именно так: слушание шло своим чередом, с ходатайствами, опросами, выступлениями, и вдруг судья Лидия Яковлева сказала, что суд, то есть она, удаляется для вынесения решения. А у защиты еще были заявления и вопросы, а главное – у осужденной Надежды Толоконниковой, от чьего имени подавалось ходатайство на условно-досрочное освобождение, была подготовлена речь. «Я преподаватель уголовного процесса в университете. Это самое важное, что у меня есть. Все остальное заберите. Но процесс! Процесс!»

Поначалу в Зубово-Полянском суде Мордовии с процессом все было хорошо и даже очень хорошо. «Мне сначала казалось, что я на съемках передачи "Час суда", – шутит Хрунова, уже остыв. Приставы, передайте, пожалуйста, документы" – так в реальной жизни не бывает, в реальной жизни кто предоставил документы, тот и подносит». Cудья Яковлева вела себя так, будто процесс этот показательный – в смысле образцово-показательный, а не в другом смысле, – как судья из телевизора, причем, возможно, из американского.

Так же образцово-показательно вели себя и приставы на входе в свежеотремонтированное по случаю здание суда, и пресс-секретарь суда, которая приносила журналистам дополнительные стулья и даже листы белой бумаги, чтобы на стульях можно было стоять. Похоже, Зубово-Полянский суд присоединился к какому-то соцсоревнованию на звание самого обходительного суда, проводящемуся среди региональных судов, которым выпало рассматривать громкие дела. Удивительно вежливы и корректны бывают и сотрудники суда в Березниках, где рассматриваются ходатайства отбывающей там наказание Марии Алехиной, и в Кирове, где слушается дело Алексея Навального. Этим региональные суды отличаются от московских, где хамят все и всем, включая судей и зачастую адвокатов.

Исхода дела обходительность и подчеркнутая процессуальная корректность не меняют, но они обладают почти мистическим эффектом: в какой-то момент участники процесса, а за ними и наблюдатели начинают вдруг верить, что они находятся в настоящем суде, где решение не предопределено. Мне признавались в этом мама Марии Алехиной и ее адвокат Оксана Дарова после одного из процессов в Березниках. И то же самое происходит в Зубовой Поляне. Судья приобщает к делу все документы, предоставленные как защитой, так и прокуратурой и Федеральной службой исполнения наказаний, даже если другие участники процесса возражают, говорит: «Приставы, передайте, пожалуйста, документы». Злые языки шепчут мне в твиттере, что это она просто подстраховывается на случай процессуальных жалоб.

Но простое соблюдение процедуры как будто выводит процесс в иное качество. Адвокаты Ирина Хрунова и Дмитрий Динзе, начав медленно и скучно с зачитывания обращения деятелей культуры, взывающих к гуманизму (гуманизм приобщен к материалам дела), к середине дня разыгрывают настоящий состязательный процесс. Они разбивают аргументы прокуратуры и ФСИН, выступивших против УДО на тех основаниях, что осужденная не признала свою вину, не раскаялась и не встала на путь исправления. Хрунова ссылается на решение Конституционного суда, прямо запретившее ставить УДО в зависимость от признания вины, и требует прокурора и ФСИНовцев к ответу: известно ли им об этом решении? Противники УДО тушуются, теряются в словах, Хрунова напирает, а с судьей в это время происходит что-то странное: она как будто исчезает. То есть она по-прежнему сидит одна за широким столом, с двумя пустыми высокими креслами одесную и ошуюю, на фоне флага Российской Федерации, в черной робе и белой блузке, но ее как будто нет. Иногда, почти невпопад, она говорит, что тот или иной вопрос защиты не имеет отношения к делу, но Хрунова ловко и уверенно преподносит измененную формулировку и продолжает атаку.

Заключенная не выполняет нормы выработки, не участвует в конкурсах (ни в «Мисс Очарование», ни в конкурсе на лучшее исполнение песни), не берет книг из библиотеки. Это все аргументы ФСИНа и представительницы колонии, которые объясняют, что осужденная Толоконникова не встала на путь исправления и не занимает активную жизненную позицию. Кстати, именно наличие у нее активной жизненной позиции приводилось в качестве аргумента за тюремное заключение в психологической экспертизе, предоставленной в Хамовнический суд в августе прошлого года. Но теперь экспертиза другая, в ней написано (орфография сохранена): «Самооценка завышена, уверенна в себе и своих действиях, в своих успехах и возможностях, честолюбива. Довольна собой. Упрямая, смелая, решительная, думает только о себе. Редко раскаивается. Постоянна в своих планах и привязанностях, последовательна, расчетлива. Настойчива и упорна в достижении личных целей. Не чувствительна к критике и упрекам».

Дмитрий Динзе как будто всерьез принимает довод о нормах выработки – чтобы разбить его: Толоконникова, бывало, и перевыполняла, а недовыполняла в те месяцы, когда были праздники или Толоконникова лежала в больнице. «Невыполнение норм выработки свидетельствует о ненормальном отношении к труду», – мямлит ФСИНовец, возможно, пытаясь быть столь же красноречивым, как защита.

Хрунова спрашивает представительницу колонии, сколько у Толоконниковой книг. «Затруднюсь ответить», – говорит та. «Вы не можете затрудняться ответить! Вы замначальника колонии по воспитательной части. А книги – очень хороший инструмент воспитания». «Очень хороший», – вторит замначальника по воспитательной части. Судья по-прежнему отсутствует, физически присутствуя.

Дальше Хрунова достает результаты бесед с женщинами, недавно освободившимися из ИК-14, где содержится Толоконникова. Из интервью следует, что психолог, подписавшая экспертизу, в колонии практически не бывает. Полагаю, такого подготовленного адвоката в Зубово-Полянском суде видят впервые.

И вот тут происходит странное, хотя поначалу этой странности никто не замечает. Судья Яковлева объявляет перерыв для ознакомления с предъявленными Хруновой документами. Странно то, что об этом перерыве ее никто не просил. Взята новая высота обходительности?

Через 10 минут судья возвращается другим человеком. Она не скрывает нетерпения, начинает покрикивать на участников процесса. У нее трясутся руки. Она дает слово прокурору, который выступает против УДО, а больше она никому слова не дает. Она объявляет, что суд удаляется для вынесения решения. Сначала адвокат Хрунова, быстро сказав что-то вдогонку судье о том, что у нее есть еще заявления, замирает без слов. Операторы снимают камеры со штативов, наблюдатели перешептываются. «Что это было?» – Толоконникову уводят, а потом Хрунова начинает кричать про 15 лет и про процесс.

На столе у защиты лежат пять страниц рукописного текста: речь Надежды Толоконниковой, не произнесенная в суде.

«Я абсолютно уверена, что единственно правильный путь – это тот, на котором человек честен с окружающими и с самим собой. Я этого пути придерживаюсь и сходить с него не буду, куда бы меня ни занесла судьба. Я настаивала на этом пути, еще будучи на воле, я не отступилась от него в московском СИЗО, изменять принципу честности меня не научит ничто, даже мордовские лагеря, куда с советского времени власти любят ссылать политзаключенных. Поэтому я не признавала и не буду признавать вину, вмененную мне приговором Хамовнического районного суда, противозаконным и вынесенным с неприличным количеством процессуальных нарушений. В данный момент этот приговор обжалуется мной в вышестоящих судебных инстанциях. Принуждая же меня ради УДО признать вину, УИС подталкивает меня к самооговору и, следовательно, ко лжи. Является ли способность ко лжи знаком того, что человек встал на путь исправления?»

Спустя один час и сорок минут, когда все уже покричали, пошутили и подрасслабились, в зал заводят Толоконникову и сажают в клетку. Ее муж Петр Верзилов пытается подбить ее начать говорить последнее слово «в любой момент». Толоконникова отворачивается от мужа в сторону судьи. Кажется, она чуть не плачет.

Судья монотонно тараторит: «Суд рассмотрел... Суд постановил... Ходатайство не подлежит удовлетворению».

Верзилов уверен: «Я никогда еще не видел такой наглядной иллюстрации тезиса "Судье позвонили"». Он считает, что неожиданный перерыв судья Яковлева объявила потому, что ее требовали к телефону. А в телефоне потребовали прекратить балаган. И она прекратила.

А адвокат Хрунова не верит в звонки. Она вообще-то верит в судей. «Это все наши однокурсники – и среди судей, и среди прокуроров. Никто им не звонит. Всегда есть шанс. Вопрос только в том, готовы ли они изменить себе».

Речь не только о том, готов ли тот или иной судья рискнуть карьерой, квартирой, машиной. Хрунова имеет в виду «изменить себе» в более глубоком смысле. Уже вечером, в кафе «13», названном по номеру региона, приписываемого Мордовии автомобильными номерами, Хрунова скажет о том, что все и так знают: это Дубравлаг, здесь самая высокая концентрация колоний на квадратный километр. «Это край потомственных конвоиров, – говорит самая подготовленная адвокат в стране. Место рождения судьи Яковлевой – в пяти километрах отсюда».

Так что, может быть, в суде произошло ровно то, что лежало на поверхности. Судья Яковлева попыталась соблюсти процедуру – как в телевизоре. К середине дня процедура оказалась сильнее нее: когда казалось, что судья отсутствует, она действительно была в полусознательном состоянии. Потом встряхнулась. Взяла себя и свой суд в руки. Себе не изменила.