Дмитрий Вишернев
В Абхазии произошел случай, который наверняка войдет в историю дипломатии, причем не только российской: среди бела дня, на глазах у десятков свидетелей, хладнокровно расстрелян первый секретарь посольства РФ, вице-консул Дмитрий Вишернев.
Убийца подкараулил российского дипломата, когда тот выезжал на служебной машине из гаража, и убил на месте несколькими выстрелами в упор. Жена Вишернева, также находившаяся в машине, получила тяжелейшее ранение и до сих пор находится в реанимации. Затем убийца спокойно, почти обычным шагом направился к ближайшей остановке, где попытался сесть на такси, но поскольку не смог договориться с сухумскими таксистами о цене, сел на троллейбус и уехал.
Это не измышления, а свидетельство очевидцев. За убийством наблюдали десятки людей: жители многоквартирного дома в районе Железнодорожный поселок, где Вишернев жил вместе с семьей.
Честно говоря, не могу вспомнить, когда и где российского дипломата убивали в мирное или пусть даже в военное время. Последний случай, приходящий на ум, – убийство А. С. Грибоедова. Но это произошло в далеком 1829 году и не в дружественной Абхазии, а в тогда еще враждебном Иране.
Ну как же так? Кто и почему мог поднять руку на полномочного представителя страны, благодаря которой Абхазия вообще существует? То, что убийство связано с профессиональной деятельностью Вишернева, не вызывает сомнений. А для ответа на вопросы «кто?» и, главное, «почему?» стоит присмотреться к нему повнимательнее.
По неофициальной традиции, первый секретарь посольства, тем более в проблемной стране, занимается не только дипломатией, но и широким кругом вопросов, решение которых требует специальной компетенции. Вот на этом фото Дмитрий Вишернев запечатлен в военной форме. В руках у него две американские винтовки M4. Откуда, как и зачем? На эти вопросы, как раз, ответить легче всего: американские скорострельные винтовки – из Кодорского ущелья Абхазии, откуда вторая бригада грузинской армии позорно бежала в августе 2008 года, побросав все оружие. Точнее, выполнив ультиматум наступающих союзников: «тихо уйти через перевал, оставив оружие на месте».
Дмитрий Вишернев, таким образом, наслаждается победой над Грузией (и США). Ему наверняка казалось, что все другие вопросы в Абхазии легко разрешимы. В том числе возвращения квартир русским жителям, уехавшим из Абхазии во время или после войны начала 90-х. Именно это направление он курировал в посольстве. Но абхазская сторона вдруг категорически отказалась, сославшись на то, что бывшие жители, оказывается, все эти годы не оплачивали коммунальные услуги, поэтому квартиры русских – «золотой фонд» Абхазии, предназначенный для потомков мохаджиров, то есть тех, кто уехал гораздо раньше русских, – во время Кавказской войны XIX века.
Вишернев боролся, ругался, грозил, прибегал к дипломатическим демаршам, настаивал, а однажды даже сказал, что если абхазов беспокоит угроза возвращения в Абхазию грузин, получивших гражданство РФ, то специальная российско-абхазская комиссия их заявления рассматривать не будет вообще, то есть Россия намерена делить граждан по этническому признаку.
Однако он жестоко ошибся. На самом деле абхазов беспокоила не только вероятность возвращения грузин, но и русских, а также восстановление довоенного демографического баланса и превращения Абхазии в «продолжение большого Сочи».
В сообщениях об убийстве российского дипломата абхазские источники преднамеренно упоминали улицу Нозадзе, чтобы намекнуть на грузинский след. А ведь все улицы с грузинскими фамилиями они давно переименовали. На самом деле современные грузины на такое убийство не способны даже по чисто ментальным причинам – тем самым, из-за которых они без боя оставили Кодори, побросав там американское оружие.
Зато человек, который с гордо поднятой головой прогулялся после убийства до ближайшей троллейбусной остановки, был уверен, что его никто не выдаст. Потому что он – свой, а абхазы своих не выдают. Он свел счеты с Вишерневым, поскольку считал его врагом, которого следует уничтожить, чтобы защитить абхазов от превращения в этническое меньшинство в своей стране. Тот его нервировал, раздражал, мешал, разрушал привычную картину мира. А как в таких случаях поступает человек с ментальностью победителя и кавказским самомнением? Просто убивает – и гора с плеч.
Ну и что от того, если этим проблема не решится? Разумеется ведь, не решится. Москва пришлет другого, и он станет заниматься тем же самым с еще большим рвением. Но это не существенно. Главное, найти выход агрессии и выполнить долг перед собственной совестью. Убийство вряд ли связано с конкретным решением по конкретной квартире: Вишерневу, несмотря на все усилия, так и не удалось вернуть российским гражданам хотя бы одну квартиру!
Проведем эксперимент и спросим у российских туристов, бывавших как в Грузии, так и в Абхазии. Где они чувствовали себя комфортнее в смысле отношения к русским местного населения? Девяносто из ста ответят: «Конечно, в Грузии». Удивительно? На самом деле, нет. Потому что грузинская ментальность застряла где-то между Кавказом и Европой, а абхазы – гораздо больше кавказцы. У грузин за последние 20 лет сформировался менталитет побежденного, сломленного народа. А у абхазов – наоборот. Они искренне считают, что России ничего не должны: освободили они себя сами и потом больше 10 лет терпели не только грузинскую, но и российскую блокаду, ожидая, не заблагорассудится ли России договориться с Грузией за их спиной. И именно это мироощущение вырывается наружу в подобных инцидентах, указывая на парадокс: абхазские элиты внешне абсолютно лояльны к России, а вот народ настроен не слишком дружелюбно. В Грузии все наоборот: элиты внешне враждебны Москве, а народ симпатизирует русским.
Понимаю, что обобщение – вещь опасная. Но ведь факт: когда российская авиация бомбила всю территорию Грузии, от Марнеули до Поти, ни один волос не упал с головы не то что российского дипломата, но и простого туриста. Не говоря уже о местных русских с грузинскими паспортами. И эти туристы – до сих пор самые желанные гости, потому что говорят на понятном языке.
А абхазская проблема для России будет все обостряться. Это не злорадство, но всего лишь констатация факта.