Приговор Удальцову и Развозжаеву и отсутствие массовых протестов по этому поводу подняли очередную волну разговоров об умирании протеста и полной апатии российского общества. Данные опросов общественного мнения позволяют утверждать, что скептики не совсем правы. С одной стороны, мы видим, что общественный интерес к суду над Удальцовым и Развозжаевым гораздо ниже, чем к «болотному делу» в целом и к процессу над Навальным. Так, количество осведомленных о суде над левыми политиками составило в июле этого года не более 16% россиян, при этом 54% респондентов (против 35%) были уверены в их виновности. Для сравнения: в августе прошлого года, после оглашения приговора Навальному, вдвое больше людей (порядка 30% россиян) сказали, что следили за его судебным процессом; за «болотным делом» – около 34% россиян. В невиновность подсудимых в том и другом случае верили 44% и 66% респондентов. Осведомленность москвичей об этих судебных процессах была в два раза выше, чем по стране в целом. Разница налицо. Мне могут возразить, что некорректно сравнивать опросы, между которыми разница длиной в год, ведь за это время многое в стране изменилось: реакционная политика государства торжествует, исчезли многие независимые СМИ, под давлением находятся некоммерческие организации – все это отшибло у населения интерес к политике, протестам и судам над оппозиционерами. Все верно. Уже приходилось об этом писать. И на данных опросов «Левада-центра» видно, как постепенно меняется в худшую сторону отношение к процессу Навального под влиянием телевизионной пропаганды. Однако опросы декабря прошлого года показывали, что уже тогда существовала разница в отношении москвичей к тем или иным оппозиционерам, находящимся под следствием. Так, «политзаключенным номер один» считался Михаил Ходорковский (его называли около 35%), второе место по частоте упоминаний делили подсудимые по «болотному делу» и Алексей Навальный (около 20%), про Сергея Удальцова вспоминали в два раза реже (9%). Почему такая разница? Вряд ли дело в политических взглядах обвиняемых – солидарность в протестной среде достаточно высока. Скорее всего, причина кроется в организационной работе, которая стоит за обеспечением публичной поддержки участников судебных дел. Ведь, как мы знаем из русской классики, «само собой не бывает даже кашки к завтраку детям». Стоит напомнить, что сама тема защиты политических заключенных вошла в повестку оппозиции и более широкого протестного движения неслучайно. Это стало результатом кропотливой работы специально созданного для этих целей участниками протестных митингов гражданского (то есть не относящегося к какому-то политическому проекту) «Комитета 6 мая» в партнерстве с другими правозащитниками. Лишь после специального митинга на Пушкинской площади летом 2012 года, который был всецело посвящен узникам Болотной, после переговоров с политиками, организованной кампании общественных деятелей, которые высказывались в поддержку заключенных, после организации постоянного сбора средств на помощь заключенным, а также постоянного информирования общественности о датах судебных заседаний – только после всего этого удалось привлечь к «болотному процессу» внимание СМИ и общественности. Сходным образом за Алексеем Навальным стоит слаженная команда его близких сторонников, которые ведут расследования Фонда по борьбе с коррупцией, участвуют в избирательных кампаниях. Блог политика не перестал выходить ни после его заключения под домашний арест, ни после блокировки его аккаунта в «Живом журнале». О Навальном продолжают говорить. Более того, по похожей модели сегодня строится защита Константина Янкаускаса, которую взял на себя штаб его сторонников. Сергей Удальцов, напротив, лишившись свободы, моментально и практически полностью исчез из поля зрения. Серьезной организации за ним, видимо, не оказалось, и его стали забывать. Можно, конечно, говорить об апатии российского общества и потере интереса граждан к политике. Однако не всегда неудачи можно списывать на успехи репрессивной государственной политики. Причины неудач российского протестного движения кроются в том числе и в слабости и неэффективности существующих общественных институтов.