«Земля никогда не молчит», — сказал отец феноменологии Эдмунд Гуссерль. Нигде эта истина не справедлива в такой степени, как в Китае.
В аэропорту города Вэньчжоу меня оглушил нестихающий гвалт голосов. Все вокруг без умолку трещали на непонятном мне наречии, как целая армия грачей, то и дело прерывая поток речи резкими, гортанными возгласами — сердитыми или радостными, понять было трудно.
И позже, сев в автобус, идущий в город, я обрек себя на пребывание в том же облаке оглушительных возгласов, мужских и женских, в которое с явным удовольствием и искренним задором окунулись все пассажиры, не исключая водителя. Вот где понимаешь, что человек — социальное животное (а по Платону — двуногая птица без перьев), ибо, как ни странно, нет звуков более проникновенных, более трогающих душу, чем такое животное, страстное чириканье.
Очень характерная и, может быть, самая глубокомысленная черта китайской жизни. Да, без этого гомона, возвращающего язык к чистой экспрессии, невозможно представить китайский базар, китайскую улицу, китайский дом, любого китайца, наконец. Гортанный, словно со дна живота рвущийся говор очень свойственен азиатам, которые при всей их церемонности умеют ценить непосредственное общение душ (собственно, они потому и церемонны, что искусны в таком общении).