t.me/sotaproject
Пушкинский «Борис Годунов» заканчивается, как известно, ремаркой «народ безмолвствует». Известно также, что авторство этой финальной ремарки принадлежит не Пушкину, а непосредственно императору Николаю. Как ни странно, у Николая Палыча это вышло красноречивее и ярче, чем в авторской версии, где народ просто повторяет слова «да здравствует царь Димитрий Иванович!»
Сценически это «безмолвствование народа» воплотить необычайно трудно. Ибо это не просто безмолвствование. В этом молчании много подспудной мрачной и тяжкой силы, направление которой предсказать не дано никому, как и не дано никому предугадать, как отзовется «наше слово», если, конечно, оно вообще хоть как-нибудь отзовется, в чем я с годами начинаю сомневаться все больше и больше.
«Молчаливая» стратегия сопротивления злу имеет давнюю историю и давнюю, уходящую в прошедшие века традицию.
Бывает так, что не надо ничего особенно говорить. Для людей исторически, социально и эстетически вменяемых все более или менее ясно и безо всяких слов. Вроде как в том старом анекдоте про двух пожилых евреев, едущих в трамвае. Когда трамвай проследовал мимо городской тюрьмы, один из них горестно вздохнул. На что второй заметил: «Ой! Вы мне будете рассказывать!»
Но бывают и такие исторические периоды, когда под запретом оказывается даже и само молчание.
«Хотите молчать, — как бы говорят гражданам, зачем-то оказавшимся на площадях и улицах родного города в неправильный с точки зрения полиции момент, — молчите по месту регистрации. А тут — нечего. Давайте-ка пройдемте для составления протокола». А в протокольчике мы напишем:
«Выражал молчаливую поддержку противоправным действиям».
Я когда-то выписывал и сохранял на всякий случай доходившие до меня различными путями яркие образцы вдохновенной полицейской беллетристики. Образцы эти, надеюсь, окажут когда-нибудь посильную помощь грядущим исследователям удивительных нравов и обычаев наших времен.
Вот, например: «Гражданин Такой-то использовал упаковку с мясным продуктом как средство наглядной агитации с надписью следующего содержания: „МИР!»». Это я не придумал, клянусь!
Все чаще и чаще в наши дни приходят на ум разные цитаты из Льва Толстого, не только «зеркала русской революции», каковым его назначил основатель первого в мире государства рабочих и крестьян В.И. Ульянов (Ленин), но и известного смутьяна и русофоба, сочинителя и распространителя всевозможных фейков, дискредитирующих все, что так бывает дорого сердцу подлинного государственника и воинственного патриота. И не мудрено, что цитаты эти попадают время от времени на листы формата А4, которые молча держат в руках молчащие граждане. А молчащего гражданина с толстовской цитатой тащат, конечно же, в участок и составляют протокольчик — им так положено.
Попадаются подлинные шедевры полицейской лиры, которая звучит тем громче и заливистей, чем угрюмее и напряженнее безмолвие граждан. Попадаются драгоценные образцы, которые сделали бы честь хоть Андрею Платонову, хоть Михаилу Зощенко, хоть кому. Как вам такое, например:
«Л. Н. Толстой согласно историческим фактам, является исторической фигурой, представляющей условно названное „зеркало революции», общеизвестный факт того что в произведениях, публицистических статьях автора, жестко критиковался правящий режим, в особенности за оправдания насилия при социальном взрыве. Таким образом, действия гр. Такого-то, следует трактовать как призыв к свержению действующей власти, а также следованию идеологии Толстого Л.Н.»
Сугубо творческий подход к пунктуации бережно сохранен.
Меня-то когда-то учили, что далеко не всякий правящий режим хорош. Более того, что из всех возможных правящих режимов по-настоящему хорош только наш, то есть социалистический. А самодержавие, например, это плохо. А сменившее его Временное правительство, защищавшее интересы помещиков и капиталистов, — это тоже плохо. И это надо было свергнуть во что бы то ни стало, что и было проделано широкими народными массами под руководством большевистской партии и ее Центрального комитета. Но шли, как говорится, годы, и как-то само собой выяснилось, что не следует разевать пасть ни на какой правящий режим просто уже потому, что он правящий.
Приведенная выше цитата это, конечно, отдельный всплеск полицейско-прокурорского вдохновения. Такие удачи случаются не каждый день.
Чаще всего по своей тональности и интонации эти и многие другие образцы протокольной лирики более всего напоминают учительские записи в дневниках. Не о них ли вспоминают сочинители различных протоколов?
Вспоминаю, как однажды в процессе теплого дружеского застолья почему-то все стали вспоминать, у кого какие интересные записи были в школьных дневниках.
Ну, и понеслось:
«Бился головой об стенку». «Подстрекал соседа по парте на антиобщественный поступок, то есть подговаривал его спрятать журнал от учителя». «Кривлялся и имитировал голоса домашних животных». «Сорвал урок черчения, разбив мелом очки учителю Сергею Васильевичу Потапову, а он без очков как без рук». «Опоздала на 20 минут, сославшись на пожар в квартире этажом ниже. Это правда?» «Громко хохотала во время выноса знамени дружины на торжественной линейке, посвященной 40-й годовщине Великого Октября». «Громко щелкал счетами на уроке арифметики». «Мало того, что спал, так еще и храпел». «Напихал сосулек в портфель Тани Чвилевой». «Кидался майскими жуками в Панину Наталью». «Скакал на переменке по партам. Дома он тоже скачет по столам, стульям, холодильникам и телевизорам?»
Самой выдающейся записью была единодушно признана запись «Бегал на уроке физкультуры».
Про «молчал на уроке» ничего такого не было. Впрочем, вру — было! Причем как раз про меня. Да, точно, была такая запись. Как бы немножко шутливая, но все же: «Два урока подряд молчал и не мешал вести урок. Он здоров?»
