Сувениры в Санкт-Петербурге
Фото: Hendrik Schmidt / dpa / Global Look Press
В период, когда путинский режим наращивает репрессии, развязал и ведет войну, только ленивый не сравнивает его с диктатурами прошлого, в том числе со сталинизмом. Что общего и что различного у путинизма и сталинизма, где лежат корни этих явлений, виновато ли в происходящем российское общество и можно ли все это преодолеть? С такими вопросами Republic обратился к историку русской литературы и культуры, исследователю сталинской культуры и социалистического реализма, профессору Венецианского университета Евгению Добренко.
«Пока у власти выходцы из КГБ, ни о каких изменениях не приходится говорить»
— В одном из своих недавних интервью вы говорите: «Мы все были и являемся свидетелями эволюции путинского режима. Мы видим, что происходило на протяжении последних по крайней мере трех десятилетий. Мы знаем, что этот режим менялся, он прошел несколько эволюционных точек и стадий до того, как он пришел в нынешнюю фазу. Скажу, что для меня, человека, занимающегося сталинской культурой, мы где-то в 1949 году сейчас находимся. Но туда надо было прийти. Это был долгий процесс, когда что-то отпадало, что-то присоединялось к этой сложной картине. Одно дело — то, что мы видим, и то, что нам нравится, и другое — то, что находилось на уровне подсознания». Так все-таки состояние, в котором оказалось сегодня российское общество, это результат деятельности его коллективного подсознательного или результат целенаправленных усилий Путина?
— Есть такие понятия «необходимые и достаточные условия». Это только кажется, что это вопрос курицы и яйца, и непонятно, что из них первично. Одни говорят, что не будь такого народа, то Путин был бы невозможен. Другие говорят, а причем здесь народ, если бы Ельцин был более проницательным и привел бы к власти другого преемника, то развитие России пошло бы по совершенно иному пути. Думаю, в рамках своей логики правы и те, и другие. Совершенно очевидно, что режимы, подобные путинскому, возникают как ответ на массовый запрос. Он заключается в том, что современный мир постоянно меняется, начиная с точки отсчета «новой истории» — Великой французской революции. Это эпоха модерности, наступившая после средневековья.
Евгений Добренко
Предоставлено Евгением Добренко
Но патриархальное общество не готово к модерности, оно с ней борется, потому что модерность, по сути, ведет к уничтожению патриархального общества. В самой Франции процесс политической модернизации занял многие десятилетия. В России этот процесс длится по крайней мере сто лет. Эти арьергардные бои составили всю драматургию XX века. Нацизм, фашизм, франкизм, коммунизм — все это реакция патриархальных обществ на модернизацию. И поскольку сталинская модернизация была поверхностной, то большинство населения России — это по сути полуурбанизированное крестьянство. Эти огромные массы заселили города, архаизировали культуру и создали то, чем была культура сталинизма — со всеми ее гармошками, лепниной на домах, метрошным шиком и дедами Щукарями. Они и их потомки составляют базу того «глубинного народа», который и формирует запрос на путинизм. Но этим Путиным может быть, условно говоря, любой Патрушев. Это необходимое условие.
А достаточное — окажись в этот момент не Путин, а Немцов, ситуация развивалась бы иначе. Запрос не был бы удовлетворен, мы не знаем, как бы все пошло. Вполне возможно, что ситуация бы рассосалась, а не произошла бы путинская аггравация за почти 23 года его правления. Это два элемента во взаимодействии, одно без другого не существует. И запрос на условный путинизм существует не только на сознательном, но и чаще всего на подсознательном уровне. Население часто несознательно выбирает вещи, которые объективно служат сохранению состояния и ценностей данного общества.
