«Угнетение», «Убийства», «Жестокость», «Грабежи», «Обман»: на картинке-аллегории президент США Теодор Рузвельт указывает Николаю II на страдания российских евреев
Изображение: Wikipedia / Emil Flohri
Новая реальность всё чаще даёт вторую жизнь полузабытым мемам. Мой старший товарищ Иван Давыдов недавно вспоминал про «Привет с Ростова», будто вдохновляющий в наши дни российских депутатов на похожие по смыслу обращения к эмигрантам. У меня же в памяти из былых лет всё чаще всплывает образец куда более низкопробного юмора — консьерж Людвиг «А кто это сделал?» Аристархович из «Наша Russia» с бесконечным расследованием, кто же гадит в его подъезде.
Судите сами. Хозяева Кремля то ищут, кто побудил их напасть на соседнюю страну, то кто создал предпосылки для путча наёмников и выпущенных из тюрем уголовников, то кто уничтожил самолёт с лидерами этой почтенной организации прямо в воздухе над российской территорией. А сейчас — кто мотивировал граждан РФ из отдельно взятого региона искать евреев в самолётной турбине и объявлять Judenfrei в гостиницах.
В кордебалете у властей, как и положено, приплясывают авторы z-каналов в Telegram. Люди, ещё месяц назад задорно приветствовавшие убийства гражданских израильтян, а спустя пару недель выискивавшие евреев в своей среде, теперь внезапно сходятся, что убивать людей за не ту национальность как-то нехорошо, а жить надо всё-таки по закону. Маленький шаг для человека и огромный для российского турбопатриота.
Историческая параллель напрашивается здесь сама собой. Полтора века назад сакраментальным «А кто это сделал?» задавалось царское правительство в отношении еврейских погромов в Российской империи. Не то чтобы их возмущал сам факт страданий не очень-то и любимого им народа — не радовал ущерб казне и настроения среди верноподданных. В тех поисках ищущим было крайне важно не выйти на самих себя. Всё, как и в наши дни.
«Даже иконы на окнах выставили, чтоб провести честных людей»
Серебряный век русской литературы оставил после себя много имён, не всегда заслуженно забытых потомками. Одно из них — Рашель Хин. Незаурядная женщина близко знала и Ивана Тургенева, и Максимилиана Волошина, и Анатолия Кони. Успела пожить и при царе, и в эмиграции, и в новой советской России. Оставила после себя много интересных свидетельств об эпохе.
Одна из центральных тем в творчестве Хин — непростая судьба российского еврейства на рубеже веков. Можно ли им было встроиться в окружавшую их культуру, сохранив при этом и собственную идентичность? Одно из лучших произведений писательницы, «Не ко двору», даёт на этот вопрос скорее отрицательный ответ.
Рашель Хин, 1901 год
Изображение: Wikipedia / И.Н. Кушнерев и К°
Повесть во многом автобиографична. Главная героиня Сара, молодая еврейка из эмансипированной семьи, после пансиона попала гувернанткой в дворянский дом. Всё вроде складывалось для неё хорошо: отношения с воспитанницей вышли отличные, хозяева ей благоволили. Один из их знакомых, богатый красавец, даже ухаживал за Сарой, предлагая вступить ей в брак — всего-то надо было порвать с иудаизмом и креститься. Девушка колебалась.
Хрупкую видимость благополучия разрушил семейный приём в честь помолвки дочери хозяев. Один из гостей, по всей видимости важная фигура, с восторгом описал увиденный им накануне еврейский погром. Не упустил ни одной детали: ни криков жертв, ни их отчаянной мольбы, ни порванных погромщиками перин («Жидовки ведь самые бедные и те на перинах спят»).
Остальные собравшиеся во время рассказа отмолчались либо поддержали спикера. Особо их зацепил факт, что некоторые из жертв насилия безуспешно пытались перехитрить мучителей, выставив в окнах своих домов православные иконы.
«Между гостями послышались смех и отрывистые замечания: "так и надо", "противный народ", "разбойники", "душу готовы за грош вымотать", "нахалы", "всюду норовят пролезть", "никакого благородства", "ничего святого"…»
Главная героиня, не выдержав, публично объявила гостям, что она еврейка. Возникла неловкая пауза. «Что же вы не продолжаете? — с убийственной иронией обратилась она к рассказчику. — Это так интересно. Изувечены ведь не живые люди, а какие-то грязные жидки с пейсиками, в смешных лапсердаках. Вы не стесняйтесь подробностями, наши мягкосердечные дамы не упадут в обморок. Другое дело, если бы завизжала какая-то болонка, а то барахтались и кричали от боли жидовские щенки. Даже иконы на окнах выставили, чтобы провести добрых честных людей… Ужасно!»
Жертвы еврейского погрома. Кишинёв, 1903 год
Фото: Wikipedia
Впрочем, публика быстро оправилась от шока, веселье продолжилось. Попытки семьи утешить Сару успеха не дали.
В одном эпизоде — вся странная двойственность положения евреев в российском обществе рубежа XIX — XX веков.
С одной стороны, никакая степень ассимиляции и законопослушания не делала их меньшими «жидами» в глазах современников-юдофобов. С другой — немалая часть общества всё же непроизвольно признавала, что в антисемитизме и погромах ничего хорошего нет; иначе бы тот восторженный свидетель икон на окнах не смутился бы от одной тирады хрупкой девушки. Признавала — и продолжала разделять отвратительный предрассудок.
