Это вторая часть небольшого юбилейного цикла статей военного историка Константина Гайворонского о начале Первой мировой войны. Первую часть можно прочесть тут.
«Мы дипломатически и политически проиграли воину еще прежде, чем раздался первый выстрел».
Бернгардт фон Бюлов, канцлер Германии в 1900–09 гг.
Самый популярный вопрос, касающийся вступления России в Первую мировую, звучит так: а не лучше ли было в июле 1914 года пожертвовать Сербией, сдав ее на милость Австро-Венгрии, и заняться своими внутренними делами, коих было невпроворот? Глядя из 1918 или из 2024 года можно сказать — да, проще. Но тем роковым летом люди, не обладавшие послезнанием, рассуждали иначе.
В Петербурге успехи сербской армии в Балканских войнах 1912–13 гг. произвели громадное впечатление. По их итогам генерал-квартирмейстер Генштаба Данилов пропел ей прямо-таки дифирамб: «До последнего времени в Австро-Венгрии считалось возможным ограничиться оставлением на южном театре трех корпусов, ныне, с усилением Сербии, весьма вероятно, что против нее придется оставить не менее четырех и даже до шести корпусов». Это серьезно ослабляло австрийские войска на русском фронте.
В реальном августе 1914-го все получилось даже лучше. Из-за ошибок верховного командования целая австрийская 2-я армия не успела вернуться из Сербии к решающему моменту Галицийской битвы — в результате русские убедительно выиграли ее, компенсировав таким образом разгром армии Самсонова в Восточной Пруссии. Конечно, заранее такую удачу предугадать было нельзя, но то, что Сербия стала важным военным фактором, было к 1914 году уже очевидно. Жалко было лишаться такого союзника.
Впрочем, Сербией теоретически все же можно было пренебречь Но была еще одна, куда более важная страна, участие которой в войне практически гарантировало России победу. Вот только шансы на это участие постепенно уменьшались и летом 1914 года упали до критической отметки. Приходилось спешить, пока не стало слишком поздно.