Мужество не писать неправду. Владимир Скосырев: «Не стоит рассматривать страны «глобального Юга» как серьезный противовес Западу»

— Вы сразу после окончания МГИМО пришли в журналистику?

— Нет. Сначала, по окончании института летом 1958 года, меня распределили в Институт китаеведения Академии наук. Дело в том, что мы, китаеведы, оказались ненужными нашему государству. В 1952 году я поступал в Московский институт востоковедения, там проучился два года, после чего наше государство «разумно» его закрыло вместе со всеми его уникальными книгами, которые потом неизвестно куда делись.

— Согласно легенде, какой-то высокопоставленный китайский деятель, чуть ли не сам Мао Цзэдун, сказал кому-то из наших вождей (прочитал об этом в интервью нашего коллеги-китаиста Александра Ларина): «Зачем вам китаеведение?! Мы вам сами всё, что нужно, расскажем, мы же братья!»

— Хоть и смешно, но, возможно, так оно и было. Так вот небольшую часть из наших студентов, тех, кто показал хорошие результаты на экзаменах, в том числе меня, перевели в МГИМО. Большинство же пошли учиться в самые разные вузы, причем основная масса — в геологоразведочный институт.

Так что МГИМО не был моим личным выбором, да и анкета у меня была для этого заведения «неподходящая».

— То есть?

— Моего отца расстреляли в 1938 году. Так что в МГИМО я изначально и не пытался поступать.

— Отца на момент поступления уже реабилитировали?

— Нет, я ведь в институт поступил, когда его Величество еще жив был.

— А Вы знали о самом факте расстрела отца, за что его к высшей мере приговорили?

— При жизни Сталина не знал. Мама на мои вопросы всегда отвечала: «Не знаю, где отец…». Так что я ничего точно о судьбе отца не знал. Тогдашний ректор Московского института востоковедения подробно меня расспрашивал, интересовался, был ли отец арестован. Я отвечал, что нет, не был, а была проверка его как члена партии, а больше ничего не знаю.

— То есть, как бы получилось, что по какому-то недосмотру Вас туда приняли. А Вы помните отца?

— Помню только один эпизод. Мне было тогда года три с половинной, у нас тогда была в Москве очень хорошая квартира, которую мой дед по материнской линии получил, помню, когда вошел в общую комнату, увидел сидящего на стуле отца — он плакал.

— То есть он чувствовал, что тучи над ним надвигаются?

— Определенно. Н я тогда, конечно, ничего толком не понимал. Потом лишь узнал, что отец писал петиции в защиту своих братьев, которых к тому времени арестовали, ну, и, видимо, оттуда клубок и размотался…

— А кем он работал?

— На момент ареста водителем в автотранспортном предприятии Народного комиссариата земледелия (Наркомзема). До этого, когда познакомился с мое мамой, он работал в аппарате самого Наркомзема, откуда, как я понимаю, ему пришлось уйти из-за ареста братьев. А вообще, как мне потом рассказывали, отец был творческим человеком, писал стихи. Кстати, я единственный ребенок в семье.