По сути, российский алкоголизм связан с тем, что люди пьют всякую дрянь, кто-то от бедности, кто-то от отсутствия культуры. Винный алкоголизм в России – нонсенс, потому что вино – это вкус, антураж, отношение к напитку, как к продукту. Но и винного лобби в стране нет, поэтому этот напиток в стране и пьют всего 2% населения. Зато у нас бешеной популярностью пользуются так называемые «коктейли». Чтобы в этом убедиться, достаточно выйти, зайти в метро или подземный переход и посмотреть, чем запивает грусть подрастающее поколение. Производство алкогольных коктейлей в банках, которые не содержат ничего, кроме сивухи, допускается, рекламируется, причем вполне конкретными людьми, которые успешно лоббируют свои интересы во властных структурах. Производство «паленого» алкоголя так же тема больная, сложная, но, увы, тоже пребывает в категории «все всё знают, но никто ни о чем не говорит». Властные структуры неплохо осведомлены о том, кто и чем на данном участке земли приторговывает, они же кормятся с этих торговых точек. Для того, чтобы объявить бой контрафакту, надо, в первую очередь, убрать систему «кормлений», то есть разрушить устоявшуюся систему, привлекательную для тех, кто вносит в нее свою лепту. Еще одна наша проблема – пивной алкоголизм – вообще осталась в стороне от готовящегося законопроекта. Как ни странно, пиво так и не получило статуса алкогольного напитка. У нас очень сильное пивное лобби. Впрочем, законопроект не так уж плох, но меня пугает тот факт, что любая здравая идея в России страдает от ее воплощения. Возьмем, к примеру, ЕГАИС. Система умная, нужная, но ужасно неприспособленная к российской действительности. Если помните, весь комплекс нельзя было поставить просто так, за него надо было выложить вполне ощутимую сумму. Как говорили мои знакомые, на реализацию всего процесса – покупку софта, «железа», обслуживания – требовалось порядка 40 000 долларов. Но тех, кто смог ее установить, ждал очередной «приятный» сюрприз – система не могла коммуницировать с общим центром, и дорогостоящий продукт превратился в фикцию ведения учета. Если в розницу продукт поступил не полностью, то о каком контроле и учете можно было говорить? Конечно, постфактум придумали декларации месячных продаж в розницу, которые как-то исправляли ситуацию, но я не уверен, что все это было просмотрено и просчитано. Создатели ЕГАИС, как мне кажется, просто не понимали «масштаба трагедии». Ну как они могли просчитать, сколько палаток торгует спиртным в Омской, например, области, и едва ли им довелось побывать в каком-нибудь райцентре в Хабаровском крае, где в местных магазинах и компьютер-то сложно встретить. Мои знакомые в регионах смеялись тогда над этой реформой: мол, мало того, что она придет в их «деревню» спустя долгие годы, так и работать никогда не будет, потому что у компьютеров мощности не хватит. Все эти нюансы почему-то всплывают уже после того, как наши чиновники и депутаты сказали свое веское слово. Может быть, потому, что создатели и разработчики ни разу не удосужились проехать по стране и посмотреть, что же на самом деле провоцирует алкогольный кризис, который с каждым годом все глубже, не спрашивали тех людей, которые работают в отрасли. Сейчас вроде бы появились комитеты, которые стараются прислушаться к мнению профессионалов, привлечь их к работе, но толку пока немного. Нельзя сказать, что новый законопроект оказался лишь ширмой, – то есть существует лишь для того, чтобы продемонстрировать бурную деятельность. Уверен, что сейчас у нас началась новая борьба по разделу сфер влияния на алкогольном рынке. Все, что до сих пор было сделано в этой области, расставляло новые акценты, выводило на арену новых людей. В России так уж исторически сложилось, что алкогольный рынок – это огромное поле, подконтрольное силовым госструктурам.
