Дмитрий Медведев встретился с учеными-получателями мегагрантов на создание лабораторий мирового уровня в наших вузах. Стенограммы пока нет, но мне очень легко представить содержание разговора: жалобы на бюрократию на всех уровнях, антинаучные процедуры госзакупок, сложности провоза научных грузов через таможню, задержки перечисления денег, проблемы с визами, трудоустройством и т.д. «Честно говоря, слушая всех вас, у меня возникает желание, может, министра образования уволить?» – сказал Медведев. Все участники встречи зашумели, слово хотел взять Андрей Фурсенко, но Медведев перебил: «Все загудели, но часть проблем, которые вы ставите, я считаю, было бы правильно, чтобы давным-давно правительство на каком-то уровне попыталось их решить». Последняя фраза свидетельствует, что повышение эффективности работы правительства находится вне всякой компетенции президента. Но ремарка в адрес министра, а также сам срок его пребывания на посту дают повод говорить о предпосылках отставки – хоть она и не планируется, как поспешили уверить в Кремле после встречи. Андрей Фурсенко отвечает за науку в ранге министра с весны 2004 года. За это время многое сделано, многое не сделано, но в итоге мы сильно отстали в развитии от более эффективных государств. Доказать это очень просто, достаточно взять два ключевых индикатора науки и инноваций: число научных публикаций в международных базах цитирования и долю предприятий, реализующих технологические инновации. Главной «заслугой» министра является то, что эти показатели остаются совершенно неизменными и очень низкими. Данные по научным публикациям в сравнении с Китаем и США я приводил ранее, а вот динамика по инновационным компаниям:
Наблюдения Высшей школы экономики показывают, что и в 2010 году этот показатель у нас вряд ли превысит 10%. В Германии в 2009 году он составлял 70%, в Чехии и Турции – 35–36%. Доля научных публикаций России, по данным Scopus, с 2004 по 2009 год упала с 1,99 до 1,65% от общемировой. Вот характеристика «периода Фурсенко» – сочетание стагнации с резким увеличением финансирования науки и разработок, в первую очередь, из федерального бюджета.
К 2009 году мы вышли на восьмое место в мире по объему внутренних затрат на исследования и разработки по ППС (РИКС). По числу научных публикаций мы на 16-м месте; по числу ссылок на них, отражающему значимость научных результатов – в конце тридцатки (Scopus). Удельный вес инновационных товаров, работ и услуг в общем объеме произведенных товаров и услуг по России с 2004 года колеблется в районе 5–5,5% (РИКС). Итак, макропоказатели в целом свидетельствуют в пользу увольнения. Теперь перейду непосредственно к деятельности Минобрнауки. Я бы выделил восемь основных проблемных точек: 1. Неудавшаяся реформа государственных Академий наук (читай, РАН) в 2007 году. По заказу министерства был подготовлен так называемый модельный устав государственной академии, который предполагал введение влиятельного наблюдательного совета, большинство в котором должны были получить чиновники. Академики пришли в ужас и совместными усилиями отбили атаку. В итоге создалось статус-кво: геронтократы-консерваторы продолжают руководить РАН, а министерство не разрешает академическим НИИ участвовать в самых привлекательных конкурсах типа тех же мегагрантов. Естественно, это не идет на благо стране. 2. Массированная избирательная поддержка вузовского сектора. Министерство формирует пул ведущих университетов с 2006 года, когда в рамках нацпроекта «Образование» были отобраны и профинансированы «инновационные вузы», а также созданы первые федеральные университеты. Затем появились «национальные исследовательские университеты», а еще позднее – пакет из трех крайне дорогих постановлений правительства (кооперация вузов и бизнеса, мегагранты, инновационная инфраструктура). Решение двигаться в сторону принятой на Западе модели исследовательских университетов мне кажется стратегически верным. Но отсечение от этого процесса академических институтов, где до сих пор работает основная масса ученых мирового уровня, резко подрывает эффективность всей перестройки. 3. Федеральные целевые программы, внедрившие широкую практику конкурсного распределения финансирования. Саму соревновательность можно только приветствовать, это большое достижение. Конфигурация программ «Исследования и разработки» и «Научные кадры» тоже адекватная, они охватывают почти весь спектр дисциплин, организаций и поколений ученых. Однако то, что конкурсы подпадают под закон о госзакупках, радикально снижает их эффективность. Ученым приходится демпинговать, снижая в заявках стоимость работ на 30–50%, что никак не способствует нормальной реализации программ. Вдобавок от них постоянно требуются толстенные отчеты, которые никто не публикует, а деньги по контрактам поступают с большим опозданием. 4. Сомнительные нанопроекты, основным бенефициаром которых уже давно выступает Курчатовский институт (КИ) Михаила Ковальчука. Речь про создание «Национального исследовательского центра» на базе КИ (и отсутствие обещанных аналогичных центров по другим областям наук), про ФЦП «Инфраструктура наноиндустрии», про участие КИ в той же ФЦП «Исследования и разработки». 5. Отсутствие контроля за своими начальниками и невнятная позиция по откровенно волюнтаристским проектам Кремля («Роснано», Сколково, Комиссия Медведева и т.д.). Все уже привыкли, что новые инициативы возникают из ниоткуда, без опоры на результаты открытых экспертных обсуждений. Последний пример касается развития «меганауки», когда Михаил Ковальчук вдруг объявляет, что тайная работа по проектам мегаустановок идет по заданию правительства уже год. 6. Слабое взаимодействие с другими ведомствами в ключевых вопросах типа распределения доходов от интеллектуальной собственности, созданной за бюджетные деньги. Иногда кажется, что вместо насущных вопросов все силы чиновников тратятся на совершенно бесполезную нановозню. И хорошо, что эта возня не дает результата, ведь «при отсутствии официально утвержденных критериев невозможно выполнение ряда поручений Правительства РФ, в частности … по разработке нормативных правовых актов, направленных на создание и стимулирование внутреннего спроса на продукцию, произведенную с использованием нанотехнологий». 7. Окончательная деградация института ученых степеней. Мой друг недавно под угрозой призыва стал кандидатом экономических наук за три недели (диссертация посвящена инновациям). Сейчас, когда в стране столько псевдокандидатов и квазидокторов, вводить жесткие требования к соискателям уже поздно. 8. Непонятная ситуация с «приоритетными направлениями» и «критическими технологиями», призванными обеспечить концентрацию ресурсов на самых перспективных тематиках. Вроде бы их по заказу Минобрнауки готовит ВШЭ. Однако тамошние сотрудники говорили мне, что их перечни, построенные на базе широкомасштабных опросов, затем идут наверх к Фурсенко и Хлунову (глава департамента науки правительства), где претерпевают изменения. Как бы то ни было, в «критические технологии» не попали лазеры, что для России с ее заделом в этой области и сотнями инновационных лазерных предприятий просто абсурдно. Нет в списке – нельзя подавать проекты в министерские госпрограммы, не изгаляясь со всяческими «нанолазерами». С возникновением новой инициативы по созданию техплатформ путаница только усилилась: списки платформ и критических технологий не совпадают. Вдобавок еще и Медведев, создавая свою комиссию, свысока наплевал на утвержденные приоритетные направления и придумал другие, собственные. Пожалуй, на этом можно остановиться. Сейчас многие приобщившиеся к финансированию ученые имеют некий консенсус по поводу Андрея Фурсенко. На встрече у Медведева его выразил осчастливленный мегагрантом выдающийся математик Станислав Смирнов, который отметил, что многие проблемы, которые возникают перед учеными, не входят в компетенцию Минобрнауки, и увольнять Фурсенко не надо. Он просто некомпетентный, но не виноват. Раз так, пора уволить его начальника.
