Генеральный прокурор РФ Юрий Чайка.
ИТАР-ТАСС / Андрей Епишин
В современной России хорошим тоном считается ссылаться на дедов, которые воевали, – сошлемся и мы. Сейчас уместно вспомнить ту самую антинемецкую статью Ильи Эренбурга, опубликованную за месяц до победы и стоившую Эренбургу карьеры главного советского военного колумниста. «Товарищ Эренбург упрощает» – это все помнят, но что именно он упрощал, стоит напомнить:
«Теперь немцы не смеют мечтать о повторении 1918 года. И 1918 год не повторится. Тогда во главе Германии стояли политики, пусть тупые, генералы, пусть битые, дипломаты, пусть слабые. Теперь во главе Германии стоят гангстеры, теплая компания уголовников. И видные бандиты не думают о судьбе мелких воришек, которые их окружают, бандиты заняты не будущим Германии, а поддельными паспортами. Им не до переговоров и переворотов: они отращивают бороды и красят шевелюру. Иностранная печать добрый год обсуждала термин “безоговорочной капитуляции”. А вопрос не в том, захочет ли Германия капитулировать. Некому капитулировать. Германии нет: есть колоссальная шайка, которая разбегается, когда речь заходит об ответственности».
Ставить четкий знак равенства между страной, описанной в этом фрагменте, и нынешней Россией по многим причинам было бы дурновкусием, но что-то есть, что-то есть.
Леонид Волков, которого сейчас в Новосибирске судят по обвинению в препятствовании работе журналиста Lifenews, скорее в шутку, чем в расчете на полезный ответ спросил своих читателей в фейсбуке, как ему быть – обвинителем по этому делу выступает, как и положено, прокурор, то есть прямой подчиненный генерального прокурора Юрия Чайки, а у Волкова место работы – тот самый Фонд борьбы с коррупцией, который опубликовал материал о бизнесе детей и ближайших сотрудников Чайки. Налицо конфликт интересов, и по логике Волков должен требовать отвода, но требовать не у кого и нечего – в прокуратуре все подчиненные Чайки, кроме них там никого нет.
Антикоррупционные выступления Алексея Навального – этому жанру не один год, и даже лояльная аудитория примерно знает заранее, чего можно ожидать от очередного сенсационного расследования ФБК. У Имярека есть дом, дом записан на жену, жене принадлежит офшор, офшору принадлежит кол, на колу мочало и так далее – будучи повторенной бесконечное количество раз, эта формула уже мало кого трогает, и, наверное, пора смириться с консенсусом по поводу того, что да, мы понимаем, что никто из российского начальства не живет на одну зарплату, каждый в той или иной форме приворовывает, у каждого есть какой-нибудь дом если не в Лондоне, то в Ницце, а если не в Ницце, то в деревне Акулинино, а еще у всех есть дорогие автомобили, дорогие часы, дорогое все, и эта информация уже не кажется никому руководством к действию.
Любимый поэт постсоветской интеллигенции писал, что ворюги ему (точнее, его лирическому герою) милей, чем кровопийцы, ну и дальше уже аргументы на эту строчку нанизываются, как бусинки: прогоним этих, придут новые, будут воровать еще больше, а то и похуже, мы ведь знаем страну, в которой после изгнания любителей золотых батонов началась война, а мы же не хотим войны, да и вообще – двадцать лет назад у нас заказные убийства были в порядке вещей, на улицу страшно было выйти, а сейчас не страшно, сейчас только воруют, а пройдет еще двадцать лет, может, и воровать перестанут, надо только подождать – примерно так формулируется примирительная логика, сторонников которой в России сейчас, очевидно, больше, чем сторонников логики антикоррупционной. Что должен показать нам Навальный, чтобы эта примирительная логика пошатнулась? Навальный нашел что показать.
Лет пять назад был такой фильм: российская провинция, девяностые, бандит таскает знакомому старику в кочегарку трупы своих жертв, чтобы старик их сжигал. Старик контужен, ничего не помнит и почти ничего не соображает. Ему платят, он сжигает. С очередного трупа, с молодой женщины, как с Золушки, падает туфелька. Старик держит туфельку в руках, и его что-то смутно беспокоит. Зритель понимает, в чем дело, – в печи сгорает дочь старика, и эти туфли – сам старик в начале фильма их ей и подарил. Он вертит туфельку в руках, зритель затаил дыхание – вспомнит или не вспомнит. Старик вспомнил. Он берет ружье и идет мстить.
