Азиатская бойня. Где 100 лет назад случилось самое массовое восстание в Российской империи

Лето 1916 года было ознаменовано на восточном фронте Первой мировой самым масштабным за все время войны наступлением российских войск, вошедшим в историю как Брусиловский прорыв. В начале июля, когда решалось, смогут ли усилия российских армий полностью изменить ход противостояния с центральными державами, на периферии империи – в Средней Азии – вспыхнуло самое массовое в истории российского колониализма восстание местного населения. В апреле этого года в Стамбуле прошел курултай туркестанских народов, посвященный событиям столетней давности. В Киргизии им посвятили научно-практическую конференцию и собрались по случаю юбилея провести амнистию.

По своему размаху это возмущение превосходило и польское восстание 1863–1864 годов, и любые бунты на Кавказе, не утихавшие почти на всем протяжении XIX века. Невзирая на то что нечеловеческую жестокость в ходе бунта и его подавления продемонстрировали обе стороны конфликта, националистические круги в Киргизии и Казахстане в канун столетия восстания выдвигают призывы признать действия царских властей по отношению к местному населению в 1916–1917 годах геноцидом. К этому их подталкивают оценки количества погибших и бежавших за границу, которые колеблются от нескольких десятков тысяч до полумиллиона человек.

В тысячах километров от фронта

Средняя Азия и Казахстан, как земли, которые были присоединены к империи позже остальных (если не считать некоторых приобретений на Дальнем Востоке, по большей части утерянных после Русско-японской войны), да и в силу специфики местного менталитета к началу XX века оставались крайне слабо интегрированными в российское общество. Подавляющее большинство местного населения составляли инородцы – казахи, таджики, узбеки, киргизы, туркмены, дунгане и прочие, вне зависимости от оседлости приравненные в правах к сельским обывателям. Хоть воинская повинность на них при этом не распространялась, на основании особых положений местных жителей так или иначе могли привлекать к «защите Отечества».

Разумеется, ни о каком великодержавном восприятии мировой бойни со стороны местных дехкан, интересы которых редко простирались дальше собственного хозяйства и родного кишлака, не могло быть и речи. Как и об излишке патриотизма среди среднеазиатских элит, которым идеи газавата всегда были ближе, нежели интересы Антанты. Исключение составляли разве что обновленцы (джадиды), питавшие иллюзии по поводу построения в империи конституционной монархии и проведения в регионе соответствующих демократических преобразований.